Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

– Прекратите подталкивать меня к эмиграции. Сами катитесь отсюда, – и Таня хлопнула дверью салона.

По дороге домой Таня поняла, что не хочет изменять страну из-за лени и не может изменить стране из-за патриотизма. Тандем патриотизма с ленью давал стабильность.

Но поход в салон МТС не прошел бесследно. Раскрасневшись от раздражения, Таня вылила ушат претензий на свою бедную голову. Почему она не умеет отстаивать свои интересы? Почему кричала, как истеричка, вместо того чтобы потребовать телефон директора или какого-нибудь начальника? Или просто припугнуть публикацией в газете. Она только потрепала себе нервы, не более. Наверняка, когда за ней закрылась дверь, продавец выразительно покрутил у виска. Ей не удалось ничего изменить в этом маленьком фрагменте огромной жизни. Она всего лишь щепка, плывущая по течению. Быть щепкой довольно противно. И дело не в размере. Пусть даже бревном. Ведь есть же люди, подобные дамбе, которые меняют течение рек. Таков Лукич. Ей захотелось приблизиться к нему в этом качестве, хоть сколько-нибудь.

Подчиняясь этому порыву, вернувшись из салона, Таня объяснила Лидии Ивановне условия ее тарифного плана, а затем внятно и строго попросила по возможности не отвлекать ее впредь от работы. И пока Лидия Ивановна переваривала новый тон своей квартирантки, Таня спокойно прошествовала в туалет, не дожидаясь, пока хозяйка скроется в своей комнате. Под влиянием МТС в Тане поселилась бацилла протеста против своей покорности.

На следующий день Таня пришла в редакцию к Петру Симоновичу и попросила отдельный кабинет для завершения работы над книгой, посвященной Лукичу. И, как ни странно, Петр Симонович, побегав по этажу, кого-то куда-то передвинув, нашел для нее отдельный закуток.

Таня перевесила на новое место достаточно потрепанный собор Василия Блаженного и села работать, периодически утыкаясь взглядом в его шипастую маковку. Собор был реабилитирован, претензий к нему у Татьяны Сидоровой больше не было. Это архитектурное чудо, прежде дразнящее ее несбыточностью надежд на журналистскую славу, было переквалифицировано в свидетеля ее любовной истории. А чтобы у этой истории было продолжение, надо работать, ставить буковки в ряд, что Таня и делала. Получалось быстро и хорошо, на редкость хорошо. Качество текста Татьяна оценивала каким-то шестым чувством.

Таня начинала каждый новый день с прочитывания того, что было написано накануне. И стучала по дереву от суеверного страха, что вдохновение покинет ее. Так щедро строки не текли никогда прежде. Творчество вообще нездоровый процесс, подогреваемый душевными терзаниями. У Толстого душа болела за народ, у Горького – за революцию, а у Татьяны Сидоровой душа томилась по Лукичу. Поэтому книга писалась легко и быстро.

Недели творческого запоя совсем иссушили Таню. Под глазами залегли мрачные тени, ногти стали хрупкими, волосы – тусклыми и ломкими, а любимая юбка неожиданно стала крутиться на талии под порывами ветра. Организм громко сказал «Баста!» и начал, как ребенок, просить только одного – спать и есть, есть и спать. Даже не просить, а требовать, и довольно категорично.

И в какой-то миг Таня обессиленно откинулась на спинку офисного кресла и скомандовала себе: «Домой! Спать!» По дороге она купила сразу три жирных эклера с шоколадным кремом и съела их, полулежа в постели. Примерно так, по Таниному мнению, выглядела сладкая жизнь. Сон сковал ее в пять вечера, несмотря на бьющее в глаза разнузданное летнее солнце, и продержал в плену почти сутки. Наволочка была перемазана шоколадным кремом, потому что умыться ни сил, ни желания не было. Этот разврат, гедонизм и сибаритство были заслуженными, то была высшая награда за героически выполненную работу. Книга вчерне была готова.

Вчерне, потому что Таня оттягивала последнюю встречу, которой было ни избежать, ни объехать, ни обойти. Оставался еще один персонаж, без которого сага о жизни Лукича зияла дырой. И Таня оставила место для заключительного эпизода, который она обязательно вставит в книгу, но потом, когда-нибудь, позже, но только не сейчас. Речь шла о последней строчке в столбике женских имен. Некая Ника завершала список, придавая ему математическую строгость, – две жены, Варвара и Лера, и две любовницы, Арина и Ника. Выверено, как в аптеке. Но Ника в этом ряду занимала особое место. Она была единственная в этом списке, про кого нельзя было сказать «бывшая». Против ее имени бесстрастной рукой Лукича было написано: «По настоящее время». И от этого хотелось возлюбить Варвару, Леру и особенно Арину и разорвать на мелкие кусочки эту самую Нику.

Встреча с Никой не предвещала для Тани ничего хорошего, грозила обернуться слезами и бесславным крушением надежд. А вдруг эта Ника – само очарование? Или роковая женщина, от которой если и уходят, то только на тот свет? Потеря душевного равновесия могла сорвать рабочий график, точнее, уничтожить его, растереть в труху, что было непозволительно. Времени на страдания не предусмотрено. Напряженный график работы не допускал перерывов на слезы и вздохи. Страхуя себя от провала, Таня до последнего оттягивала встречу с Никой. И только когда схема личной жизни сыродела в общих чертах сложилась, можно было скрепя сердце приступить к латанию прорехи по имени Ника.

Книжная версия жизни Лукича вырисовывалась довольно привлекательная, и даже не без примеси героизма. Ну а то, что запутанная и витиеватая, так это только хорошо, прямо на потребу читателю. Лукич накуролесил сразу на двух фронтах – что в личной жизни черт ногу сломит, что на деловом поприще без пол-литра не разберешь. И это очень здорово, потому что способно вселить оптимизм в любого, кто начинал строить семью или бизнес, но вместо счастья и денег получал от жизни решительный апперкот. А таких ой как немало! Игорь Лукич со страницы книги словно говорил таким неудачливым согражданам: дескать, не волнуйтесь и не отчаивайтесь, все у вас впереди. Я тоже разводился и разорялся, и ничего, жив и более того – богат. И даже вот-вот стану депутатом Государственной думы. Дерзайте, и все получится! Так что книга обязательно выстрелит, не может не выстрелить. Она идеально ляжет в жадно открытые рты читателей.

Личная жизнь депутата тоже вполне в тренде читательских симпатий. Кому нужны истории про супружескую верность? Про то, как в младенчестве поженились и потом развлекались, отмечая то серебряную свадьбу, то золотую, то бриллиантовую, пока не умерли в один день? Этим читателя не проймешь. Нужна движуха. А тут ее в избытке. Сам Андрей Малахов будет локти кусать, что упустил такой сюжет.

Впрочем, про Малахова Таня зря вспомнила. Уподобляться ему она решительно не хотела. Он засовывает два пальца в рот своим гостям, и их рвет в прямом эфире под любопытствующие взгляды зрителей. Даже собачка Лидии Ивановны стеснялась этого процесса и просилась на свежий воздух. Нет, Таня не поступит так с Лукичом. Она покажет красоту и щедрость своего сыродела, в котором слишком много энергии и жизни, чтобы они достались одной женщине.

Все началось с романтической студенческой весны, когда в жизни Лукича появилась обаятельная подруга Варвара, соратница по агитбригаде, союзница по всем фронтам комсомольской активности. Их роднила молодость и сокрушительная энергия, стремительность и жажда жизни. На их фоне остальные наверняка смотрелись как тронутые молью или прибитые морозом. Словом, два сапога пара. Но вот они вышли на перекресток имени Горбачева, и один сапог пошел в одну сторону, а другой – в другую. Перестройка развела их по разным берегам. А построить мост не хватило ни ума, ни сил. Так и разошлись. «Мы с тобой два берега у одной реки». И река та глубокая, и вода в ней студеная. Река имени российского рынка, бесшабашного и беспощадного.