Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

Вывод первый: молоко надо перерабатывать в сыр. Так родился сыродел, обрушившийся на новый бизнес со всей страстью склонной к фанатизму натуры. Как мышь в нору, он начал стаскивать в старинный особняк, приспособленный под офис, металлическую рухлядь со всего мира, создавая музей производства сыра. И каждый день, проходя в свой кабинет сквозь строй этой пузатой, угловатой, конусообразной и шаровидной гвардии, он представлял свою жизнь как звено этой цепи. Маленькое звено, но прочно припаянное к длинной веренице мастеров, владеющих секретами сыроварения.

Вывод второй: Леру из жен надо увольнять. Свою ошибку он быстро понял и готов был приступить к ее исправлению. Как он и думал, все прошло относительно спокойно. Огромным достоинством Леры было то, что от нее всегда можно было откупиться. Прекрасное качество для женщин, по мнению состоятельных мужчин, к числу которых принадлежал Игорь Лукич. Ни истерик, ни стенаний о потраченных лучших годах жизни. Все честно, лучшие годы в обмен на лучшую квартиру. Баш на баш. Игорь, как коммерсант, ценил такую разумность. В благодарность он даже сохранил с Лерой дружеские отношения, позволяя иногда поиграть в секретаршу. Надоедает же целоваться с пушистым котиком в дизайнерских хоромах. Ему не жалко.

К тому времени в его жизни появилась Ника, сидящая занозой в мозгу Тани Сидоровой. Этот персонаж был последним «белым пятном» в истории сыродела. Тане очень хотелось закрасить это пятно в цвет прыщавого лба, гнилых зубов и перхоти на сутулых плечах. Так хотелось, что хоть плачь. Но стоило закрыть глаза, как в полный рост вставала соблазнительная бестия, белозубая, с расправленными плечами и прекрасным цветом лица. Тане даже снилась эта красотка. Это был кошмар почище Эдди Крюгера, урода с лезвиями вместо пальцев. Что лезвия? Наклеил пластырь на рану и живешь дальше. А тут секс-бомба, такая рванет – на мелкие кусочки разлетишься, никаким пластырем не склеить. Тане снилась белокурая дива, которая, как в детской сказке, пугала соперниц: «Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по закоулочкам!»

Поэтому Таня не торопила встречу, предвкушение которой было самым мрачным. Она не могла позволить себе погрузиться в застойную депрессию. Таня твердила себе про душевное равновесие, которое надо сберечь во имя работы над книгой. И запихивала поглубже правду о том, что и в помине нет никакого душевного равновесия. Любовь лишает человека равновесия, делает подсечку, и тот летит, наслаждаясь чувством полета. Правда, летит он либо в небеса, либо мордой в грязь, смотря какая любовь приключилась. Но сам момент полета сладок, независимо от траектории. В этом состоянии пишутся романы, сочиняется музыка, слагаются стихи, создаются фрески. Даже новый рецепт борща может придумать только женщина, которая находится в состоянии полета. Творчество любит людей, лишенных душевного равновесия. Поэтому книга, которую написала Таня, вышла яркая, порывистая, легкая и соблазняющая читателя возможностью восхититься Лукичом, очароваться им и полюбить его. Что и требовалось от исполнителя, заказчик будет доволен.

А раз душевного равновесия нет, то что же тогда беречь, оттягивая встречу с Никой? Таня Сидорова знала ответ на этот вопрос. Она боялась потерять самое ценное, что у нее было, – свои надежды.

* * *

Но сколько ни откладывай неизбежное, оно все равно наступит. И чем дольше откладываешь, тем больше волнения при встрече с ним. В этот день Таня твердо решила позвонить Нике. Чтобы успокоиться и одновременно взбодриться, то есть приобрести уверенность в своих силах, Таня выпила кофе, убралась на письменном столе и даже выкурила сигаретку. Из этого репертуара только кофе практиковался регулярно. Курила Таня раз в месяц, а убиралась еще реже. Но тройное действие не возымело успеха, звонить по-прежнему не хотелось.

Бухгалтерша Людка, на правах хозяйки сигареты, просунула голову в Танин кабинет:

– Ну что? Покурила? Полегчало? А че случилось-то?

– Ничего не случилось. Просто надо позвонить, а мне не хочется.

– Если бы я курила всякий раз, когда мне не хочется что-то делать, я бы уже рак легких заработала, ей-богу. Да я бы жила с сигаретой в зубах. Прикинь, перекур длиною в жизнь… Красиво звучит! Как название романа. Дарю! Или можно «Жизнь взатяг». Только зубы желтые будут, – и Людка оскалилась, пантомимой изображая прокуренные зубы.

Таня испугалась, что Людка зайдет в кабинет целиком, зацепится языком и тогда останется тут надолго. Ни одна сигарета в мире не стоила так дорого. Этого нельзя было допустить, поэтому Таня окоротила подругу:

– Все, убедила, звоню, – и взяла телефон в руки для убедительности.

– Мужчина? – многозначительно поинтересовалась Людка.

– Нет, девушка.

Но Людка проигнорировала этот вариант как невозможный.

– Молодой? Состоятельный? Вполне себе? – и взгляд затуманился, как при встрече с состоятельным мужчиной.

– Я же говорю, девушка.

– Ой, да ладно тебе! А то я не вижу… Ты прям с лица схуднула от волнения. Звонит девушка девушке, покурив перед этим хорошенько для смелости… Как начало анекдота!

– Люд, что ты хочешь от меня услышать?

– Правду.

– Тогда еще раз: мне нужно позвонить девушке. По работе.

– Ага. За дуру-то меня не держи! Не хочешь говорить, не говори, – и она закрыла дверь, изобразив обиду.

Вот ведь как! Нормальный человек – а Людка была определенно нормальной – даже поверить не может в такой маразм. Взрослая девочка Таня боится позвонить какой-то Нике только потому, что с ней предположительно спит какой-то сыродел. Ладно, сыродел не какой-то, а вполне себе определенный и замечательный. И спит, увы, не предположительно. Но, во-первых, может, спит редко и без удовольствия. А во-вторых, и что? Молиться теперь на эту Нику?

И Таня решительно набрала номер. Сердце стучало очень громко, успевая сделать два «тук-тук» на один долгий телефонный «пи-и». Получалась интересная музыкальная композиция, дуэт телефона и сердца.

Но вот музыка оборвалась, Ника взяла трубку. Она ничуть не удивилась звонку, как будто ждала его, быстренько продиктовала адрес кафе и упорхнула в свой мир, бросив на прощание: «Пока, мне бежать надо».

Таня, конечно, предполагала, что этот звонок может испортить ей настроение, но не ожидала такого эффекта. Она тут курит, вред здоровью наносит, готовится к звонку, настраивается, разные думы думает. А Нике этот звонок, как ореховая скорлупа, ничего не стоит. Подумаешь, какая-то журналистка позвонила… Ни волнения, ни любопытства и, что самое обидное, ни намека на ревность. Потрясающая черствость! Настроение у Тани не просто упало, оно рухнуло, разбилось вдребезги, и осколки ушли под землю на глубину шахты.

Объяснять Нике про книгу не понадобилось, она была в курсе. Стало быть, Игорь рассказал, ввел в курс дела. Интересно, как и где он это сделал? По телефону или вживую? Сидя или лежа? Лежа как брат и сестра или как мужчина и женщина? И как он описал Таню? Как унылую журналистку, которая будет приставать с расспросами? В душе у Тани зашевелилось что-то тучное и темное. Не хотелось признаваться себе в том, что это обычная ревность. Лучше призвать на помощь фантазию, придумать приличный повод для обиды. Например, он мог посмеяться над ней в угоду этой Нике, рассказать про ее слезы при их первой встрече. Дескать, журналистка с гонором, а удар совсем не держит, чуть что – сразу в слезы. В глубине души Таня понимала, что навешивает на Лукича придуманные грехи, но свернуть с этой мысленной тропы не хватало сил. Хотелось пострадать, и услужливая фантазия подкладывала под это желание достойные поводы. Таня всплакнула, косясь на часы. Опаздывать на встречу с Никой было нельзя.