Параллельные - Оксана Алексеева

– Хорошо, уговорил, я останусь, – я тоже улыбалась. Надеюсь, выглядело хоть немного издевательски. – Кстати, это несправедливо. Я про твою мать. Ни одна мать не поступила бы так с ребенком, если бы в ней была хоть капля любви, даже если сынок действительно уродился таким подлецом, как она расписывает. Рано или поздно это все поймут: не сходятся ее действия с тем, что она заявляет!

– Мне не нужны твои жалостливые сопли, Кристина. Сейчас я немного побуду в апатии, потом возьму себя в руки, потом снова поднимусь. А ей светит только судебный запрет на приближение – до этого я не успокоюсь.

– Хорошо, что у тебя есть план, но эта ненависть… Прости, что лезу не в свое дело, Саш. Неужели не проще ее простить и забыть?

Он наконец-то перестал улыбаться – я своим наглым вмешательством добилась хоть какой-то серьезности. Посмотрел на меня прямо и все-таки ответил, зачем-то углубляясь в детали, которые его, похоже, слишком сильно беспокоили:

– Простил бы, если бы она хоть раз в моей жизни появилась до того, как я стал популярен. Она даже на похороны отца не явилась, брат ее младший забежал на поминки, а у нее нашлись дела важнее. Смотреть на меня не хотела, на самую главную ошибку своей молодости. А когда второй альбом разошелся хитами, она впервые нарисовалась. Это как же так получилось, что я, ее кровиночка, в роскоши купаюсь, когда она каждую копейку должна считать? Для себя пожить хотела, а тут такой бонус из старой ошибки появился, почему бы не попытаться его поиметь?

– Понимаю. Но эта ненависть убивает тебя быстрее, чем ее.

– Неправда. Эта ненависть – мой движок. Я никогда не сдамся хотя бы для того, чтобы каждая минута моей жизни, каждое мое появление на экране сводили ее с ума.

Под шикарной оболочкой общего любимца, красавца, обожаемого фанатами кумира с недюжинным талантом я вдруг рассмотрела мальчика-подростка, которому когда-то сделали очень больно. До сих пор я считала, что его взрастила отцовская любовь, но оказалось наоборот – он питается злостью к матери. И чего бы он ни добился – это останется с ним, навсегда изменив характер и отношение к людям. Но жалости я не почувствовала, лишь понимание: мы зря все переживаем, он выкарабкается. И поднимется еще выше. Он будет богат, популярен и успешен назло. Будет ли при этом счастливым – большой вопрос, но потопить его никому не под силу.

А пока надо ему дать свободу пережить первый этап выхода, он ведь запланировал немного апатии, и апатия требует одиночества, а не назойливой поддержки. Я встала:

– Пойду спрошу у наших хозяйственников, не придумают ли они и мне какое-нибудь занятие, пока я работу не нашла. И да, я остаюсь. Когда еще поживу в таком прекрасном доме?

– Кристина, я никогда не думал, что ты такая наглая.

– Я о тебе тоже многого не знала, сегодня день открытий, Саш.

Вышла, так и не удостоверившись по выражению лица, обрадовала или огорчила его моя решительность.

День прошел уныло – никто никуда не поехал, а все разговоры были подчеркнуто натужными, Гоша буквально придумывал себе работу и бегал туда-сюда, чтобы создавалось ощущение приятных хлопот, а не черной депрессии. Зинаида тоже через пару часов погрузилась в себя, она не изображала, что рада моему решению остаться, думала о чем-то своем. Я почувствовала себя еще сильнее не в своей тарелке – неужели действительно просто навязываюсь людям, у которых и без меня хватает проблем?

Несколько часов непривычной тишины и синюшной тоски, несколько безуспешных попыток завязать пустую болтовню, но главный человек в этом доме, с которым и следовало согласовывать все решения, так за весь день из своей комнаты и не вышел. В итоге его скандалом на ужин вытащила Зинаида, которая пригрозила отнести еду в спальню и кормить с ложки. С ней Саша по-прежнему не умел спорить и потому все-таки присоединился к поздневечернему застолью.

И вдруг произошла точно та же картина, которую мы имели несчастье лицезреть за завтраком. После звонка и ответа Зинаиды громко хлопнула входная дверь – снова влетел Егор Михайлович. Все такой же злой, расстроенный, но за столько часов еще и взвинченный до ярости, которую поспешил выплеснуть на нас:

– А вы почему все здесь? Еще не поняли? Все уволены!

Я едва не рассмеялась от накатившего облегчения, потому не удержалась:

– Быстро же у вас, продюсеров, полгода проходят! Мы даже соскучиться по вам не успели.

– Заткнись, щенячка безмозглая, тебя бы я еще спрашивал!

Саша тоже с усмешкой позвал:

– Егор Михайлович, какими судьбами опять надрываетесь? Решили денежные излишки на такси прокатать, чтобы не отвлекали?

– И ты заткнись, придурок! – он рухнул напротив него. – Короче, готовься, будем пилить документалку. Последнюю песню выпустим синглом, но надо сразу записывать альбом. С интервью пока непонятно, но буду решать. Учти, в ближайшие два месяца спать тебе будет некогда – поцелуешь в каждую задницу, на которую покажу пальцем, снимешься в любой рекламе, даже, мать его, стирального порошка. Двери сейчас закроют все – надо будет долбить, пока заново не откроются, потому финансовый провал обеспечен. Не нравятся бесплатные выступления без всякого райдера? Теперь понравятся. Фонд имени твоего отца организуем, чтобы каждая шавка увидела его святым человеком, который воспитал такого морального калеку, потому что его рано забрала болезнь. Дом выставляй на продажу – профессионалы бесплатно не работают, плюс не помешают ценные подарки. Если все сложится, то до октября разгребем. Если не сложится, тогда я заберу обе твои почки и мозг. Хотя нахрен мне твой мозг? Надо брать что-то рабочее. У тебя полчаса на сборы, поедем в студию, пока ее перед нашим носом не закрыли. Три песни почти есть, нужно еще семь. В следующий раз поспишь через две недели.

Саша улыбался. Видимо, не настолько плохи его дела, раз старый жук вернулся. Если хотя бы в отдаленном будущем не мелькали бы деньги, то Егор Михайлович уговорил бы себя, что такой чемодан теперь проще бросить, чем пытаться вытянуть из болота. А инвестиций и связей его ситуация потребует много, я это себе приблизительно представляла. Сегодня день сюрпризов – люди открываются с интересных сторон. Я предпочитала думать, что наш с ним утренний разговор в этом решение сыграли хоть мизерную роль: я-то ничего толкового не сказала, но вынудила самого продюсера произнести вслух некоторые вещи, которые не будут давать ему покоя.

– Что вы, Егор Михайлович, – проблеял Саша. – Мне нельзя столько работать, особенно по ночам, еще упаду в обморок.

Зинаида тоже открылась с новой стороны – внезапно дала ему ощутимый подзатыльник. Скорее всего, это означало, чтобы доедал и бежал в душ благодарной обезьяной, а не доводил старика. В общем, пришлось ему уловить намек. А нам осталось с обожанием смотреть на продюсера – если этот человек, думающий только рентабельностью, видит свет в конце тоннеля, то он сможет показать его и всем остальным.

Все-таки мы с Егором Михайловичем идеальная команда! Я очень не хотел продавать дом. Разумеется, понимал, что мера вынужденная, однако это место успел полюбить, да и мог сообразить, что не только у меня есть сбережения – у моего продюсера они тоже водятся. Если очень повезет, то до избавления от недвижимости дело так и не дойдет! И, чтобы эта самая недвижимость продавалась медленнее, я поставил цену процентов на тридцать выше рынка. Как говорится, пусть покупают, если деньги считать не умеют.