История любви в истории Франции. Том 8. Наполеон и Мария-Луиза - Ги Бретон

Когда мадемуазель Жорж вышла из своей комнаты, в глубине ее глаз горел какой-то грустный огонек, оставшийся у нее на всю жизнь. Она начала продолжительный траур. И на протяжении всех сорока шести лет, которые она потом прожила127, нежная Жорж не могла произнести имя Наполеона без того, чтобы не заплакать…128

Испытала ли Полина Фурес, большая египетская любовь Бонапарта, ту же печаль, которая охватила мадемуазель Жорж?

Нет, она себе не разрешила этого чувства. И все же в жизни Белилоты есть одна тайна, раскрыть которую до сих пор не удалось ни одному историку.

В 1821 году резвая Полина занималась необычным для женщины делом: она торговала ценными породами дерева. Эта профессия вынуждала ее время от времени наведываться в Бразилию, чтобы закупить там палисандр или красное дерево. Не была ли эта торговля просто прикрытием? Кое-кто задавал себе такой вопрос. И герцогиня д’Абрантес в своих «Мемуарах» утверждает, что Полина ездила в Южную Америку, чтобы организовать побег Наполеона.

Этот слух вскоре прошел по всем гостиным Сен-Жерменского предместья, и бедная Белилота едва не пострадала от полиции Людовика XVIII, который заподозрил ее в том, что она принимает участие в заговоре против режима.

Испугавшись, бывшая «Богоматерь Востока» незамедлительно написала открытое письмо, в котором заявила, что, поскольку Наполеон подло бросил ее после 18 брюмера, нельзя было и думать о том, чтобы она пожелала помочь ему бежать с острова Св. Елены…

Кто же был прав? Этого, несомненно, никто уже не узнает.

Но если права была все-таки герцогиня д’Абрантес и если Полина действительно принимала участие в заговоре против Людовика XVIII, можно допустить, что 12 июля 1821 года она решила, что более осторожным будет не плакать прилюдно…

А Дезире Клари, первая невеста Бонапарта, та женщина, которая сделала возможным успех переворота 18 брюмера и прожила самую сказочную жизнь?

В 1808 году ее муж Бернадотт сменил Карла XIII, и она стала королевой Швеции. Но продолжала жить в Париже, вызывая многочисленные сплетни. Злые языки утверждали, что она влюбилась в герцога де Ришелье, министра Людовика XVIII.

Послушаем самую отъявленную сплетницу тех времен герцогиню д’Абрантес:

«Эта королева сильно влюбилась в герцога де Ришелье. Говорят, что она имела с ним несколько деловых встреч по поводу семейства Бонапарт и что нанесла ему несколько частных визитов, когда он был председателем Совета в 1816 году. С того времени она искала любую возможность для встречи с ним. Будучи женщиной очень застенчивой и зная о том, что он не горел желанием вступить с ней в связь, она ни разу не решилась первой заговорить с ним. Ее черные глаза смотрели на герцога со столь удивительной настойчивостью, что это выводило его из себя и он спешил уйти. Она сразу же прекращала разговор и впадала в своего рода экстаз, когда он появлялся в салоне. Затем она возобновляла разговор и делала вид, что ничего не случилось.

Господина де Ришелье очень смущало это странное поклонение. Королева Швеции следовала за ним во всех его поездках, на экскурсиях, постоянно искала удобный повод для того, чтобы встретиться с ним. Например, она отправилась на воды в Спа одновременно с ним и посылала ему каждое утро корзину цветов. В другой раз, зная о том, что он находится в Шамплатро у господина Моле, она прибыла туда в почтовой карете, остановилась на постоялом дворе расположенной неподалеку деревни и отправилась гулять в парк, прилегавший к замку. Это вызвало смех у всех, кроме бедного герцога, который отнесся к этому ее поступку с юмором, но и с досадой»129.

К 1820 году Дезире с такой настойчивостью стала преследовать господина де Ришелье, что бедняга назвал ее «безумной королевой».

Была ли она действительно в него влюблена?

Кое-кто с этим не согласен и попытался дать этой ее странной привязанности к герцогу совершенно различные толкования.

Послушаем графиню д’Армайе:

«Стараясь сблизиться с герцогом де Ришелье, связанным чувством признательности с императором Александром, которые продолжали публично симпатизировать Наполеону, Дезире, возможно, хотела только побеспокоиться об интересах своего мужа, своей сестры Жюли, чье пребывание в ссылке, и без того не очень строгой, вскоре стало еще более легким. Испытывала ли она личные чувства к еще довольно молодому, и приятной внешности мужчине с изысканными манерами, но не питавшему к ней никаких чувств, как полагал насмешливый свет? Нет, ею двигали другие побудительные причины. Она надеялась сделать жизнь узника острова Святой Елены менее трудной, менее мучительной. Именно эта надежда направляла все ее поступки и наполняла ее сердце, особенно после того, как, став королевой, она решила, что имеет право наравне говорить с таким государственным деятелем, каким был господин де Ришелье»130.

В этих условиях нам легко себе представить глубину печали, которую должна была испытать Дезире вечером 11 июля…131

Она была некоронованной королевой.

Альфред Валет

Убийство герцога Беррийского лишило семейство Бурбонов прямого наследника трона, поскольку ни Людовик XVIII, ни граф д’Артуа не могли позаботиться о продлении рода. И все взоры поэтому обратились на живот герцогини Беррийской, которую муж оставил «в ожидании счастливого события».

Легитимисты стали молить Бога о том, чтобы у нее родился мальчик, а орлеанистам, республиканцам и бонапартистам, естественно, хотелось, чтобы родилась дочь.

– Однако надо быть начеку, – говорили они, – поскольку нас могут обмануть и при рождении подменить ребенка. Надо потребовать, чтобы при родах присутствовали свидетели.

Король согласился удовлетворить их требование о выполнении этой формальности. 28 сентября, в два часа ночи, герцогиня, вопреки расчетам, внезапно родила на несколько дней раньше ожидаемого срока. Это привело к необычайной суматохе. Вначале вызвали доктора Дене, который прибыл во дворец одуревшим от сна, в сбившемся набок парике.

– Мальчик, – крикнула ему Мария-Каролина, – но только не предпринимайте ничего. Я хочу, чтобы сын был рядом со мной и чтобы все увидели, как он на меня похож. Оставьте его на простыне и пригласите поскорей свидетелей.

Наперсница герцогини мадам де Гонто втолкнула в комнату одного из слуг.

– Вот один!

Герцогиня отрицательно покачала головой.

– Лакей не может быть свидетелем, – сказала она, – поскольку он наш слуга. Поторопитесь! Пусть приведут других людей!

Фрейлины помчались вниз по лестницам и вскоре вернулись с неким кондитером по фамилии Лэне, несшим службу во дворце, одним младшим лейтенантом и сержантом из полка гренадеров. Эти трое, напуганные нескромной картиной, которую представляла собой молодая роженица и ее отпрыск, не смели перешагнуть через порог комнаты.

Но Мария-Каролина сказала им: