Йерве из Асседо - Вика Ройтман
Шрифт:
Интервал:
– И что же ты хочешь мне рассказать? – спросил Тенгиз.
Я сказала, что не ему, а в общем, то есть не хочу, а у меня просто такой способ справляться с моим внутренним миром. Это я процитировала слова психолога Маши со вчерашней встречи.
И тогда он сказал:
– Я хочу кое-что рассказать тебе. Пойдем в кабинет вожатых.
Я пошла за ним в кабинет вожатых, где он приготовил себе турецкий черный кофе. Я сказала, что тоже хочу черный турецкий кофе, хоть никогда черный кофе не пила. Он спросил, как мне его готовить – сколько ложек сахара и сколько ложек кофе, но поскольку я никогда его не пила, то сказала, пусть приготовит так, как готовит себе.
– Ты сперва попробуй, – сказал Тенгиз и протянул мне свой стакан, – это на любителя.
Кофе оказался очень горячим, очень крепким, очень терпким и очень горьким, без сахара, с резким привкусом и запахом какой-то восточной пряности. Так пахло на арабском рынке в Старом городе – лампами Аладдина, Сезамом, коврами-самолетами и почему-то средневековой Кастилией или Арагоном, Гвадалквивиром, который шумит и кипит или бежит и бурлит, я точно не помнила. Этот черный кофе мне сразу понравился, и я поняла, как много в жизни пропустила, никогда прежде его не пробовав.
– Ясно, – сказал Тенгиз.
Не стал забирать у меня стакан, а насыпал две переполненные ложки черной пудры из зеленого пакета с рисунком пальмы в еще один. Залил кипятком. Размешал. Постучал ложкой о стекло. Отхлебнул.
Сел за стол. Стал вертеть зажигалку между большим, средним и указательным пальцами. Пальцы у него были крупные и совсем не изящные.
– Что это за запах? – спросила я, принюхиваясь к содержимому стакана, чтобы не задохнуться от непроговоренных слов.
– Hell, – зловеще ответил Тенгиз.
Я содрогнулась.
– Хель. Как же это по-русски… Кардамон.
– А. Ага. – Я принялась старательно разглядывать мутную гущу, которая все никак не растворялась.
– Я понимаю, что Юра ни в чем не виноват, – сказал Тенгиз. – Мне это очевидно. То есть не совсем не виноват, но не он один виноват.
– Ну, хорошо, – сказала я, не отрывая взгляда от оседающей тьмы, хоть и несколько обрадовалась. – Почему же ты ничего не предпринимаешь?
Тенгиз не ответил. Вместо этого спросил:
– Зачем ты написала Заславскому?
Я испугалась, что опять наделала делов, и в ужасе воззрилась на Тенгиза. Но упрека на его лице не увидела, хоть он и сказал дежурно:
– Не комильфо так поступать. Никогда не стоит перепрыгивать через ступени иерархии. Держи это в голове, когда в армию призовешься.
Он помолчал.
– А чисто по-человечески ты правильно сделала, что написала, – сказал Тенгиз после паузы. – Все лучше бездействия. Правда, я бы на твоем месте поступил по-другому.
– По-какому? – спросила я.
– Я бы организовал всю группу и уговорил бы всех сражаться за своего одноклассника во имя справедливости. Группа – это сила. Необязательно во всем полагаться на старших – бывают ситуации, в которые взрослых не посвящают, и так должно быть. Вы имеете право хранить секреты. Но вы и сами на многое способны. Будете. Если станете когда-нибудь одной семьей, а не одесскими девочками и мальчиками из Москвы.
– Это помогло? – спросила я.
– Что помогло? – не понял Тенгиз.
– Мое письмо Заславскому.
– Понятия не имею, – ответил Тенгиз. – У дирекции программы “НОА” свои пути, и они неисповедимы. Но Антон мне позвонил, чтобы поинтересоваться, какие именно заповеди ты не соблюдаешь.
– Все я соблюдаю, – пробурчала я.
– Все, кроме “Не впадай в гнев”, “Не впадай в печаль” и “Не впадай в уныние”.
– Это не то! – всполошилась я. – Ты все путаешь. Это не еврейские заповеди, а христианские смертные грехи.
– Да что ты говоришь?! – Тенгиз сделал очень удивленное лицо. – Ну, значит, ты не соблюдаешь девятую еврейскую заповедь.
– Это какую? – Я не помнила их порядок.
– “Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего”.
– Я не произносила никакого ложного свидетельства!
– Ты уверена? – Тенгиз просверлил меня взглядом.
И я опять ужаснулась его проницательности. А может быть, просто Арт настучал ему на меня и рассказал, что это я позвонила ему на каникулах и сдала Юру.
Я опять уставилась на кофе.
– Пей, – сказал Тенгиз. – Остынет.
Я сделала глоток. Потом еще один.
– Вот и хорошо, – кивнул он. – Вот и прекрасно.
– Ты это мне хотел рассказать? – пробормотала я.
– Нет, – сказал Тенгиз. – Я хотел рассказать тебе про свою дочку.
Тут я испытала нечто странное, похожее на удар молотом по голове, или по сердцу, или по полу под ногами.
– Я, честно говоря, долго думал, стоит ли об этом с тобой говорить. Ты же умная девочка и понимаешь, что мы вас стараемся оберегать от своих личных проблем. Но в итоге я пришел к выводу, что скрываемые проблемы гораздо опаснее, чем те, которые у всех на виду. Тем более что существуют вещи, которые скрыть невозможно, хоть мы и пытаемся их засунуть поглубже, запереть на замок. А тогда они обретают тайную власть и работают как серые кардиналы, которых невозможно поймать и уличить. Они все разрушают из своего бункера, поэтому разумнее выпустить их на волю и так обезвредить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я все прекрасно понимала.
– Это тебе психолог Маша сказала?
– Да, – почему-то признался Тенгиз. – Она неплохой психолог.
– Я знаю, – согласилась я. А про себя спросила: “И что же дальше?”
– Ничего, – ответил Тенгиз. – Я не знаю, что на свете может быть хуже, чем потеря ребенка, но иногда Всевышний посылает нам ужасные испытания, чтобы указать путь к исправлению.
– Ты что, религиозный? – удивилась я.
– Нет, – ответил Тенгиз. – И в бога не верю.
– Зачем же ты это говоришь?
– Не знаю. Может быть, чтобы найти какой-то смысл и какие-то слова.
– Лучше бы ты шел к психологу Маше, – зачем-то сказала я.
– Наверное, ты права, – не стал он спорить. – Наверное, я не должен был с тобой об этом говорить. Я не знаю, как правильно.
И надолго замолчал. Пил кофе, обхватив стакан обеими руками.
Тут я вдруг поняла, что давно перестала слышать его акцент. Он будто говорил на чистом русском языке. Мне нравилось, как он говорил. И нравилось, как он молчал.
– Никто не знает, – сказала я. – Наверное, этому не учат даже в психологических университетах.
– Но, смотри, – сказал Тенгиз, – ты знаешь, и я знаю, что ты знаешь, и ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Логично предположить, что правильнее
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!