Рогора. Пламя войны - Даниил Калинин

Лето 760 г. от основания Белой Кии

Варшана, столица Республики

Когорд Корг, изменник

Кап… кап… кап… кап… кап…

Капли воды, падающие с сырого, склизкого потолка каземата, бьют по каменному полу с одинаковой изнуряющей частотой, способной, если вслушиваться в их падение, свести с ума. Вот уже пятый день я безвылазно пребываю в каменном мешке, утопленном глубоко под фундаментом королевского дворца. И каждый день практически без движения сижу на узком деревянном топчане, что служит мне и креслом, и постелью, вслушиваясь в размеренную капель с потолка.

Кап… кап… кап… кап… кап…

Камень внутри каземата даже не шлифовали, так что влага, собирающаяся над головой, срывается с острого, словно драконий зубец , выступа. И каждый раз я внимательно отмечаю, как капелька на зубце набирается до определенного размера, а после начинает свой первый – и последний полет.

Вчера мне в голову пришла мысль, что вся наша жизнь – это полет вот такой капли. По крайней мере, свою я на полном основании могу сравнить с ней – рождение, долгая подготовка к делу всей жизни, шаг в пропасть (и в прямом, и в переносном смысле) и по-своему долгий миг полета, когда кажется, что ты способен лететь, словно птица, парить, воплощая мечты и добиваясь славы… Но потом всех нас ждет один конец – как и каплю, падающую с потолка.

Он появился у врат крепости на следующий день после того, как мы получили сообщение Аджея о разгроме Бергарского. Новость, полученная от зятя, придала сил и оптимизма не только мне: несмотря на незначительные силы герцога, одно его имя для многих являлось этаким пугалом, символом бесконечной опасности. И вот принц-консорт нанес гетману юга последний, сокрушительный удар, наведя наконец порядок в нашем тылу. Честь ему и слава!

Когда я дочитал послание, я действительно поверил, что мы выстоим…

И потому однорукий шляхтич-парламентер не вызвал у меня никаких опасений – лишь мрачное торжество победителя, принимающего предложение проигравшей стороны. Но как же я ошибался…

– И что привело ко мне посланца короля? Якуб желает заверить меня в вечной дружбе и предоставить торговые льготы, как в прошлый раз?

На усталом, немолодом лице парламентера не отразилось никаких чувств, разве что губ коснулась легкая улыбка.

– Нет, король Якуб более не желает ничего слышать о дружбе и о каких-либо договорах с вами. Его можно понять: захудалая провинция размером с не самое большое герцогство вдруг объявляет себя королевством, а после захватывает считавшиеся неприступными крепости, громит армию польного гетмана, дает отпор объединенной армии Республики… А когда государство уже всерьез принимает нового противника, готовит тщательно спланированный план по возвращению контроля над мятежными территориями, все идет наперекосяк. Лучший полководец королевства терпит поражение, несмотря на то что его сторону приняли огромные силы кочевников, многие годы не выступавшие столь солидным числом… А вся коронная армия застревает под стенами крепости, что планировалось взять одним внезапным штурмом. Вместо этого ее приходится сровнять с землей, оставив под стенами замка не менее трети пехоты всей Республики. И истратить практически весь запас пороха, подготовленного к войне. Ваш сын сражался как истинный лев, куда там барсу на его знамени. Он сдался, истратив все возможности обороны.

– Мой сын.

Я произнес эти слова довольно тихо, но всепоглощающую ярость и отцовскую боль скрыть не смог. Тем не менее шляхтич понял их правильно, ответив на вопрос, прозвучавший как утверждение:

– Торог жив, как и его семья. Но, как вы понимаете, ненадолго.

Я догадывался о подобном раскладе, но постарался не подать виду, да и сказать ничего бы не смог – горло перехватило.

На этот раз на лице шляхтича все же отразились определенные эмоции, отдаленно напоминающие сочувствие – которому я, впрочем, нисколько не поверил.

– Господин Когорд…

– Ваше величество.

– Мм… Пусть так, ваше величество. Я думаю, что и мы, и вы все вместе понимаем, что Республика фактически проиграла войну. Даже если мы прорвемся через ваше кольцо укреплений под артиллерийским огнем, потери будут несоизмеримы с достигнутым эффектом: мы вернем Рогору, потеряв армию. И хотя король был готов на столь… радикальное решение проблемы, его все же удалось отговорить.

Однако это политическое – все же в первую очередь политическое – поражение, есть уже не просто чувствительная пощечина монарху. Оно является прямой угрозой его правлению. Якуб имеет полное основание опасаться, что шляхта не простит ни ему, ни Бергарскому средств, потраченных на приготовления к войне, ни тем более чудовищных боевых потерь.

– Как я понимаю, под шляхтой вы понимаете магнатов?

– Совершенно верно. И сейчас королю нужен громоотвод, ему нужно пустить кровь, чтобы хоть немного погасить свой гнев… И, как вы понимаете, лучшего кандидата, чем ваш сын, нам не найти.

Сердце предательски сжалось, но внешне я попытался сохранить спокойствие.

– Как к вам обращаться?

Лех учтиво поклонился:

– Граф Золот, ваше величество.

– Так к чему вы мне говорите об этом, граф? Пытаетесь нанести более чувствительный удар? Или надеетесь спровоцировать меня на атаку вашего войска в горном проходе? Бросьте, я понимаю, что это самоубийство – и как бы я ни любил сына, я не стану рисковать армией, а значит, свободой и независимостью Рогоры без малейшего шанса на успех.

– Ваше величество, я понимаю вас и разделяю ваши мысли. На вашем месте я рассуждал бы точно так же.

– Ты не на моем месте.

А вот сейчас прозвучало хорошо! Ледяной тон монарха, от которого мурашки бегут по коже, – вон, лех даже с лица сбледнул!

Впрочем, черты его заострились, словно мой собеседник решился на какой-то отчаянный шаг.

– Все верно, я не на вашем месте. Потому что не хотел бы видеть, как моего сына посадят на кол, предварительно отрезав мошонку, а после будут использовать его в качестве мишени для стрельбы из лука. Но прежде, чем он истечет кровью, его маленького ребенка затопчут копытами лошади – на глазах отца, деда и всего войска Рогоры, а жену изнасилуют самые грязные и мерзкие наемники. После чего ей вскроют живот…

Кровь ударила в голову, красная пелена застлала глаза. Молча, даже не пытаясь взяться за клинок, схватил леха за горло и со всей силы сжал в предвкушении хруста кадыка.

– Вы… можете… а-а-а… не допустить… отпустит…

Ненавидя себя за малодушие, я все же отпустил выродка:

– Тебя, лех, видно, не очень ценят, раз отправили на верную смерть. Ибо свою ненависть я утолю твоей кровью! И когда будут казнить семью моего сына, я на глазах твоего короля и войска Республики устрою столь жуткую казнь ваших пленных, которой мир еще не знал! А персонально тебя… Мучения моего сына будут ничем по сравнению с твоими!!!