Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

От генерала Муравьёва он отличался многим: направлением усов, бессловесной преданностью своему императору, лёгкостью вращения при дворе, живостью характера. И всё же обоих роднило одно обстоятельство: оба вынужденно хлопотали об облегчении участи своих близких, угодивших в жернова правосудия после петербуржского восстания и ради этого жертвовали всем прочим.

– Вы участвуете в становлении новой системы европейского права, – вскоре уже вещал он. – Время, в которое вы соизволили оказать помощь короне, воистину переломное. До сих пор лишь воля одного монарха ставилась во главу угла. Система гражданского единения народов, внедрявшаяся Наполеоном, имела в основе силу и безумства одного.

– Мне думалось, Священный Союз…

– Оставьте, – непринуждённо махнул он рукой. – Ясно, что рамки сего Союза оказались слишком тесны, и он де-факто приказал долго жить. Первый блин комом, но мы твёрдо идём по пути дипломатии уступок. Великие державы приходят к необходимости договариваться, мелкие же не вольны в своём произволе. Сама Блистательная Порта апеллирует к суду кабинетов, а египетский паша, имея достаточную силу отложиться от суверена, не объявляет-таки независимости, опасаясь всеобщего гнева.

– Да и революционеры во Франции, не желая покидать сей почётный клуб наций, много подумали, прежде чем назначить нового главу.

– Пардон, мсье, я запутался во французских революциях. Это которая, кстати, случилась по счёту?

– Вам ли рассуждать о компромиссах, когда вы сами так ловко повернули дело, заключив тайный союз с султаном, что мы слышали скрежет зубов в Лондоне? – слукавил я.

– Мы лишь закрепили статус-кво. Но мы не переступаем главной невидимой черты. Европейская война ни к чему нам. Судите сами: армия наша в Константинополе, даже – в Азии, проливы свободны, но мы уходим добровольно… ну, или под влиянием сводного мнения держав.

Мы утопали в подушках широких диванов, незадолго до того я передал графу Орлову бумагу с договором между султаном и пашой Египта, включая и секретные положения. Он быстро пробежал их, словно искал чего-то определённого среди статей, а найдя и убедившись внутренне в своей правоте, уже медленно принялся перечитывать донесение с начала, так и не дав мне, считавшему листы, дознаться, на котором узрел он искомое. Другой пухлый доклад мой, о настроении паши к государю, о внутреннем положении Египта, торговых оборотах на нынешний год и военных приготовлениях дожидался своего часа на крышке бюро. В отдельную папку положил я бумаги о прожектах европейских купцов, где среди планов по переработке селитры можно было найти фантастические вроде осушения озера Мензале и даже копания морского канала через Суэйзский перешеек. Я прихлёбывал кофе и осматривал его кабинет также в надежде найти для себя какие-то знаки.

– И какую статью полагаете вы за главную? – спросил он, и я не понял, в самом деле интересовало его моё мнение, или он из вежливости старался не делать пауз.

– Не будучи дипломатическим служащим, я не чувствую себя вправе высказываться о сём тонком предмете, – уклонился я.

Конечно, для себя я полагал за главную ту секретную статью, в которой султан обязывался передать часть заветной библиотеки своему вассалу под предлогом восстановления справедливости, попранной его предшественниками. Я вспомнил, как увидев сию формулу впервые, не смог удержаться от бессильного стона, и как мои пальцы вцепились в мои же волосы, благо находился я наедине с собой. Каков дурак, самовлюблённый осел, ругал я себя спустя минуту. Только набитый болван мог предполагать, что мысль сия придёт в голову мне одному, словно такой многоопытный стратег, как Себастьяни, задолго до меня не предвосхитил её и не сделал статьёй готовившегося им договора. Библиотека, без сомнения, находилась на пути в Александрию, сопровождаемая не одним военным кораблём, и орден ожидал теперь её появления. Не в силах противостоять свершавшемуся факту ни в море ни на земле, я лишь отправил Прохору два строгие предписания: следить за собранием, стараясь вызнать особенную судьбу порученной мне рукописи, и найти Артамонова. Заставить Хлебникова спешно покинуть уютный дом Карно в Фустате могло одно лишь обещание повысить жалование, что я и сделал.

– Это нежелание как раз и выдаёт в вас большие задатки дипломатического служащего, – пробормотал Орлов, продолжая чтение, и вдруг спохватился:

– У вас бумаги для меня, а ведь у меня письмо для вас, – помахал он пакетом, выдернутым откуда-то из недр бюро. – Дабы скоротать время, раз не желаете ещё немного послужить. Андрей Николаевич просил передать. Опасался, верно, цензуры. Времена-то нынче какие!

– Простите, какие, Алексей Фёдорович? Я давно покинул Отечество.

– Они всегда такие, – понизив голос, ответил он, и я не понял, шутит он или всерьёз. – К тому же один верноподданный шлёт другому в Константинополь. А у нас тут войска и флот. Непременно вскроют. Но я ехал быстро, с бубенцами, а жандармов с собой, увы, не выпросил у Бенкендорфа.

Он, изобразив торжественность, вручил мне пакет и уже было снова принялся за своё чтение.

– Ничего не имею против жандармов, – сказал я, приняв с поклоном послание. Он наклонил голову набок в недоумении. Улыбка застыла на его лице. Я сделал паузу, глотнул воды и закончил: – Полурота их сильно помогла бы мне в моём недавнем положении.

Он догадался, что намекаю я на своё заключение, и мы рассмеялись. Он, я полагаю, оценил мою ответную шутку положительно, ибо жестом пригласил меня пересесть ближе к нему и приказал принести портвейна. Я отметил сей факт с удовольствием, ибо кофе в качестве приветствия мне порядком надоел.

– Как вы умудрились попасть в тюрьму при всей вашей…

– Изворотливости?

– Ловкости ума и умению строить беседу… – хитро осклабясь, поправил он.

– Некоторые учёные коллеги подсобили мне подобрать казённый дом по средствам.

– Чем же вы их раззадорили? – он чуть сощурил один глаз и ещё сильнее подался в мою сторону.

– Рискну предположить, своими находками, – я как можно дольше старался оттянуть момент, когда мне придётся лгать или недоговаривать.

– Что же такого посчастливилось вам обнаружить? – не отступал он, и я не понимал, его ли это празднословие или чей-либо интерес.

– Они охотятся за всем древним, что может представлять ценность, и если кто-то внезапно перекрывает фарватер их монополии, то употребляют всё влияние, дабы заполучить желаемое или устранить конкурента.

– Понимаю. С учётом, так сказать, местных особенностей. Я и сам веду переговоры так же. Злые языки твердят… в основном, по-английски… что во всём Константинополе остался лишь один не подкупленный Орловым человек, именно сам повелитель правоверных, Махмуд Второй – да и то лишь потому, что мне, дескать, это показалось уже ненужным расходом.

– В это невозможно поверить, Алексей Фёдорович, – улыбнулся я.

– Нет, это так, – причмокнул он с чувством. Он смотрел на меня, словно бы призывал следовать его примеру, как поступать в жизни с событиями: опережать их или, пуще того, зачинать самому. «Стыдно, молодой человек, так дать себя облапошить!» – Проливы стоят недёшево. Их ведь всего два, а желающих хоть отбавляй. Но если прочим нужен вход, то нам одним лишь – выход. Я покупаю оба. Цена велика, но пользы сколько? Солдаты получили отдых на берегу моря, матросы повидали свет, офицеры помолились за государя у святых мест Византии… Да и о науке мы с вами позаботились.