Соблазнительная обманщица - Селеста Брэдли

Управляющий повернулся к двум старейшим членам клуба и учтиво поклонился:

— Вы правы, милорд. Его милость вчера вернулся после долгих лет отсутствия, счастливых для нас.

Эйдан изумленно моргнул. Неужели это сарказм? Тогда, похоже, этот тип действительно невыносим!

Словно услышав мысли Эйдана, лорд Бартлз покачал головой:

— Дурной человек.

— Совершенно не нашего круга, да-да-да, — согласно поддакнул сэр Джеймс.

Возможно, старик окончательно проснулся. Заметив, что Эйдан с интересом их слушает, лорд Бартлз адресовал свои следующие слова непосредственно ему:

— Мерзкая личность, этот лорд Вильгельм Уиттакер. Он не был тут уже много лет… с тех самых пор, как старый лорд Олдрич отвесил ему оплеуху и назвал трусом, выскочкой и мошенником. Он поймал его с тузом в рукаве, кажется. В своем собственном клубе, надо же! Идиот! Он решил, что мы слишком старые, чтобы заметить мошенничество. Ему пришлось убегать: Олдрич гнал его кочергой! Мы все взбудоражились.

Его спутник кивнул — голова у него дрожала, но движение все равно получилось очень решительным. — Был жуткий переполох.

Эйдан уже потерял интерес к их рассказу. Он думай о своем. Как он сможет забыть Мэдлин, ведь теперь его чувства стали намного сильнее?

Ответ должен был найтись в бренди, и потому он уставился в глубину рюмки, перестав слушать старческое брюзжание. А вот Уилберфорсу, похоже, было по-прежнему любопытно узнать подробности:

— Значит, лорд Вильгельм здесь не появлялся все это время? А потому он выбрал именно этот момент, милорд?

Лорд Бартлз почесал седую голову.

— Мне сдается, он какое-то время был в трауре. Не покидал сельской местности. Как я слышал, потерял жену во время пожара. Наверное, поэтому у него и шрамы…

Мысли Эйдана крутились в водовороте эмоций, и потому он не пытался понять суть разговора, который шел рядом с ним. «Зачем ты это сделала, Мэдлин? Зачем ты решила мучить именно меня?»

Смутно эти слова эхом прозвучали у него в голове: «Потерял жену во время пожара»…

На секунду он почти понял что-то — нечто невероятно важное. А потом новая волна гнева и возмущения нахлынула на него, захлестнув все мысли.

На чердаке Мэдлин старалась сосредоточиться на своем деле. В глубине души что-то говорило ей, что оно совершенно безнадежное, но это был единственный шанс, который удерживал ее от панического безумия. Ведь попытаться можно!

Когда она закончила осторожно передвигать шкаф (казалось, на это ушло несколько часов), то снова ощутила привычное неприятное чувство, говорившее о том, что за ней пристально наблюдают.

Ее охватил панический страх. Нельзя поддаваться этому чувству! Ей необходимо сохранять здравый рассудок, не терять решимости. Если она сдастся, то ее снова засосет в пропасть ада. Щупальца прошлого тянулись к ней, сжимали ее, тянули вниз, в темноту. Свет тускнел, все вокруг становилось неясным… ее поглощала тьма.

Нет! Она не успокоится, пока не окажется на свободе!

На дне кувшина осталось несколько капель воды. Мэдлин допила ее, потому что не усомнилась в обещании Вильгельма наблюдать затем, как она умирает. Ей больше не следует ожидать ни воды, ни пищи.

После этого она начала бесцельно бродить по комнате, время от времени останавливаясь и бессмысленно рассматривая попадавшиеся на глаза предметы. Ей удалось удержаться и не подходить к лифту, обойдя комнату два раза.

Потом, притворившись, будто слишком устала, чтобы сделать еще хоть шаг, она привалилась к дальней стороне шкафа, так чтобы ее было видно от двери — только плечо и рука — и часть бедра. Пусть муж увидит ее профиль, когда она невидяще и безнадежно уставится в пространство.

А потом Мэдлин медленно повернула голову, чтобы смотреть на стену за шкафом. В тросах, рычагах и колесах не оказалось ничего таинственного, поскольку один рычаг, с четкой надписью «закрыто», можно было перевести в положение «открыто». Она сделала это одним быстрым движением, а потом снова принялась бесцельно слоняться по комнате.

Мэдлин не осмеливалась подолгу задерживаться на одном месте. Вильгельм хитроумен и подозрителен — и хорошо ее знает. Любая странность в ее поведении заставит его насторожиться.

Спустя некоторое время она улеглась на свое ложе из одеял и притворилась, будто дремлет. Закрыв глаза, чутко прислушивалась ко всем звукам. И дождалась того момента, когда начала отличать естественные поскрипывания и шорохи комнаты от тех, которые исходили из одного места позади массивной двери.

Воображение пыталось создавать звуки там, где их не существовало, и потому она подавила его, принудив себя к ненавистной пассивности. «Дыши. Застынь, Слушай. Дыши. Застынь. Слушай».

Внимание: чья-то подошва шаркнула по грязному замусоренному полу. А потом еще раз звук шага, который был, пожалуй, чуть дальше. А потом она явно услышала звук удаляющихся шагов.

Мэдлин стремительно вскочила и приникла к двери. Встав на носки, она приложила ладони к обеим щекам, чтобы можно было заглянуть в глазок.

Там оказался свет! Его не заслоняла никакая тень.

Она быстро заморгала, стараясь вернуть зоркость зрения. Ей видно было соседнее помещение. Это оказался обычный чердак, заваленный вещами, которые стали ненужными. А дальше была еще одна дверь — темный прямоугольник в самой дальней части комнаты.

Путь к свободе — если бы только она могла взломать дверь этой темницы! Ей захотелось колотить в нее кулаками и громко кричать от бессильного возмущения, но это могло бы только разозлить Вильгельма, если бы он оказался в пределах слышимости.

Вместо этого она бросилась обратно за шкаф. Ухватившись обеими руками за главный трос, начала изо всех сил его тянуть. Толстая пеньковая веревка показалась ей колючей и пересохшей, но, похоже, оставалась достаточно Прочной. Видимо, покрывавшее ее масло предохранило ее от разрушения. Она сильно потянула за веревку — и была вознаграждена скрипом, раздавшимся в глубине узкого темного провала. Веревка немного сдвинулась, провернув блоки. Ей на руки посыпалась тонкая красноватая пыль ржавчины. Ободренная таким успехом, она перехватила веревку и потянула еще раз.

На этот раз механизм передвинулся почти на локоть!

В салоне клуба Эйдану удалось выпить половину своей рюмки бренди, однако для того, что бы притупить боль, выпить требовалось гораздо больше, а на это не было сил.

В поле его зрения возник Колин.

— Не надо так хмуро на меня смотреть. Мелоди спит. Я вышел на минутку.

Эйдан не стал ему отвечать. Может, это заставит надоедливого зануду уйти.

Ничуть не бывало. Приятель удобно устроился в кресле напротив с преувеличенной непринужденностью человека, который прекрасно знает, что ему не рады, но не намерен обращать на это внимания.