Реваншист - Анатолий Дроздов

— Однако! — покачал Панкин головой. — Умно. И как там, — он вновь указал пальцем наверх, — до этого не додумались?

Как, как…. В том времени в СССР ходил популярный анекдот. Сообщение радио: «Сегодня в девять часов утра, после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание… приступило к работе Политбюро ЦК КПСС».

— Помощь нужна? — спросил Панкин.

— Да, — сказал я. — Было неплохо получить от вас письмо с одобрением инициативы.

— Будет! — пообещал. — Но вначале напиши заявление на мое имя. Сообщи в нем, что собираешься сделать с марками.

Я кивнул. Мне протянули листок бумаги и продиктовали текст. Я внес в него маленькую правку. Вместо «гонорары, полученные за рубежом», вписал: «в Германии». Панкин не придал этому значения. Вот и ладно. Гонорар за проданные в Германии книги я отдам. Он изначально предназначался для этой цели. Но подушку безопасности оставлю. Хрен знает, как все повернется. О том, что сказка планируется к изданию в других странах, Панкин не знает. И не будет знать.

— В Германию полетишь один, — сказал Панкин, спрятав заявление в ящик стола. — В этот раз делегации не будет. Заграничный паспорт у тебя есть, с визой поможем.

Я поблагодарил. Все ясно. Не подмахни я это заявление, хрен бы мне был, а не поездка. Мой знакомый в том времени говорил: «Бумага не палка, но опереться на нее можно». Заявление — индульгенция для Панкина. Случись что, он его предъявит и сделает большие глаза. «Девойно ехал, чтобы перевести деньги в Союз. Знать не знаю, почему сбежал. Вот же, гад!»

Сбегать я не собирался. У меня в Минске жена и сын. В своем времени я читал байки о заграничных поездках в СССР. Дескать, выпускали группами и под контролем искусствоведов в штатском. Отчасти так. Но… Высоцкий к Марине Влади летал в сопровождении КГБ? В одиночку из СССР выезжали дипломаты, специалисты по внешней торговле, деятели искусства и многие другие. Невозможно проконтроливать всех. Поэтому поступали так. Человек съездил за границу и вернулся без проблем, значит, надежный. Дома остается семья — не убежит. Бывал за границей неоднократно — совсем наш. Главное, не болтать лишнего по возвращению. Как сладко живут на загнивающем Западе, и сколько у них сортов колбасы в магазинах…

В этот раз в Шереметьево меня досмотрели. Ничего лишнего не нашли. Нет, икра была — две маленькие баночки. Водка — одна бутылка, коньяк «Двин» — одна. Все по нормам. А зачем мне контрабанда? У меня в Германии счет в банке.

В аэропорту Франкфурта меня встретил сам Циммерман.

— Сувенир из загадочной России! — сказал я, вручая ему пакет с коньяком и икрой.

— Любите вы пошутите, Серж! — рассмеялся он. — Хотя ваш коньяк хорош. Я поверил, что его пил Черчилль.

— Мне нужно верить, — заметил я. — Я честный.

Циммерман заулыбался и потащил меня к машине. По пути я рассказал о своей идее.

— Вы — гений, Серж! — отреагировал Циммерман. — Никто из писателей не додумался отдать гонорар на доброе дело. И какой гонорар! Теперь немец, покупая книгу, будет знать, что жертвует на доброе дело. Вы знаете немецкую душу, — он погрозил мне пальцем. — Коллосаль! Продажи возрастут в разы.

«Только автору от этого ни горячо, ни холодно, — подумал я, — денег он не увидит». Вслух этого я говорить не стал. У Циммермана свои интересы, у меня — свои.

— Вы не правы, — возразил я, — насчет «не додумался». Есть прецедент: Солженицын и его «Архипелаг».

— Это политика, — пренебрежительно скривился он. — Никто не знает, как пополняется этот фонд и как он расходуется. У нас будет прозрачно. В любой миг предоставим отчет и банковские документы. — Кстати, — Циммерман вручил мне чековую книжку. — Пока фонд не создан, купите себе чего-нибудь. Счет в вашем распоряжении.

— Данке! — поблагодарил я.

Бросив вещи в гостинице, я отправился к Байеру. Он ждал. Перед отъездом я позвонил ему из Минска, затем — из номера.

— Комплимент из Минска! — сказал я, вручая ему пакет.

— Благодарю! — сказал он, рассмотрев подарок. — Чувствуется, что вы русский. Водка и икра.

— Предпочитаете свиную рульку?

— Что вы! — засмеялся он. — В моем возрасте жирное есть вредно. У меня к вам просьба. Не могли бы подписать книги внучке? Она поклонница вашего таланта. Узнав, что прилетаете, рвалась познакомиться. Еле отговорил.

— Давайте! — сказал я, доставая ручку.

Байер достал из-под прилавка «Экстрасенса» и «Курта». Я спросил имя внучки и подписал обе книги — сначала по-русски, затем по-немецки.

— Гут! — сказал Байер, прочитав. — Она будет в восторге. Еще никто в Германии не имеет автографа Девойно. Так что она первая. Подружки умрут от зависти.

— Завтра у меня автограф-сессия на выставке, — сказал я. — Начало в десять часов. Пусть приходят.

Байер кивнул и спрятал книги.

— По телефону сказали, что хотите поговорить. О чем?

— О деле.

— Каком?

— Я предлагаю вам возглавить благотворительный проект.

— Хм! — пожевал он губами. — А подробно?

— Вы специалист по производству средств реабилитации для инвалидов. Изготавливаете костыли, коляски, протезы. Я хочу организовать подобное производство в Минске. Немецкое оборудование и, на первых порах, материалы. Затем, надеюсь, станем выпускать свои. Нужно подобрать номенклатуру оборудования, обучить специалистов из СССР и организовать поставки.

— Кто будет за это платить?

— Я.

— Вы так богаты?

— Мои книги хорошо продаются. На банковском счету — около семисот тысяч марок. К новому году будет миллион.

— Это хорошие деньги, — кивнул он. — Но их мало. Сколько у вас инвалидов?

— Точную цифру не знаю, но многие тысячи.

— Тем более, — сказал Байер. — Протез не массовое производство, поэтому дорог. Много ручного труда. Вашей фрау его подгоняли?

— Да, — сказал я. — Но совсем немного. Мастер легко справился. Она в восторге. Протез легкий и удобный. Она стала больше ходить. Именно это навело меня мысль изготавливать протезы по немецкой технологии.

— А что заставляет вас за это платить?

Взгляд Байера стал пронзительным. Не прост старичок, ох, не прост. Врать нельзя.

— Гражданину СССР нельзя иметь счет за границей, тем более с такой суммой. Мне уже предложили перечислить марки в советский банк. Их направят в бюджет, затем потратят на закупку какого-нибудь тряпья. Пусть лучше — на благое дело.

Он кивнул.

— Рад, что вы откровенны со мной. У вас кто-нибудь воевал?

— Отец. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. К счастью, не инвалид.

— Что ж, герр Девойно, — сказал Байер, — мне нравится ваш проект. Предлагаю обсудить детали за кружкой пива.