Люцифер и семеро козлов - Андрей Лупахин

посмотрев на лилипутку жёлтыми глазами, кот, завиляв хвостом, сказал:

— Не надо, дорогая. Спасибо за угощение, но я не ем паштет из кошатины, собачатины, крысятины и, пардон, бомжатины.

— Говорящий кот! — воскликнула лилипутка, выпучив глаза и открыв рот. — Как это?!

— А вот так, — ответил Сеня. — Выведешь нас на поверхность, и я тебе ещё не таких чудес покажу!

— Подожди, подожди, Сенечка, — остановил его говорящий кот, — не атакуй. А ты, дорогая моя, — он снова обратился к лилипутке, — расскажи нам, что вообще здесь творится и почему вы, домовые, живёте под землёй, а не на поверхности, которая, по сравнению с вашим городом, просто рай небесный?

Разве можно отказать белому «пушистику», который к тому же давно протрезвел и превратился в милашку, предпочитающего быть вежливым всегда и везде, независимо от обстоятельств? Конечно, нет, особенно, если любишь домашних животных как Дуся — именно так звали жительницу подземного города, которая трудилась в поте лица, занимаясь хозяйством в доме так называемого «старшого» — одного из бригадиров охотников, добывавших мясо в пещерах. Обычно карлики ловили животных, люди попадались им крайне редко, но, когда попадались, жрецы устраивали грандиозное жертвоприношение патриарху Кузе, который помер много лет назад от дизентерии.

Несмотря на досадную болезнь, основателя коммуны ИКИЛ запомнили как великого, а не как засранца, который помер в собственных, пардон, экскрементах. Пока Кузя был жив, в его коммуну из одной персоны начали стягиваться домовые, которым в силу непростых жизненных обстоятельств оказалось негде жить — одних люди выгнали, обратившись к магам, о других просто забыли и перестали кормить, а третьих «развели» самые настоящие сволочи, прикидывающиеся друзьями, вроде гнусного Нафани, обманом лишившего патриарха жилплощади.

Людей в ИКИЛ объявили воплощением зла. Брошенные домовые поклялись никогда не возвращаться на поверхность — в мир, в котором их никто особо и не ждал. Конечно, находились и такие, которые хотели покинуть город — чёртовы вольнодумцы! Наслушавшись сказок там и тут о прекрасном мире на поверхности, они время от времени устраивали акции протеста, требуя разрешить жителям ИКИЛ выходить на поверхность.

Местная власть, сделав ставку на тоталитарное правление, жестоко подавляла любое инакомыслие. Например, с неделю назад Дусиного соседа запихнули в Мясорубку Добра за то, что тот осмелился бросить алюминиевой кружкой в гвардейца патриархата — главного органа власти в ИКИЛ, который был основан ещё при жизни Кузи. Патриархат, любовно угнетавший лилипутов на протяжении многих десятилетий, вкладывал весьма и весьма солидные деньги в пропаганду, объявив тотальную цензуру и диктатуру высшими благами. Каждый вечер во всех тавернах города выступали пропагандисты, рассказывавшие подвыпившим гостям о том, как плохо жить на поверхности, и как хорошо здесь — под землёй, в ИКИЛ, где нет свободомыслия, либерализма и гомосексуализма. Особенно ярым сторонником политики тотального угнетения был некто Птичкин, который, если верить слухам, получил от патриархата два очаровательных домика на поверхности, построенных на берегу удивительно красивого озера. Другие подхалимы, тоже ставшие патриотами режима за огромные деньги, постоянно рассуждали о подземных скрепах, об особом пути и винили во всех бедах «врагов», живущих на поверхности, якобы мечтающих о захвате великой коммуны.

— Ну и как тебе, Дусенька, нравится жить со скрепоносцами, жрать мертвечину и впахивать на благо диктаторов, которые только и делают, что набивают себе карманы, а неугодных отправляют в мясорубку? — спросил Сеня, дослушав рассказ о мире, в котором ему довелось оказаться из-за пьянства Стикса и собственного любопытства.

— Если честно, не очень, — лилипутка вздохнула. — Но у нас нет другого выбора, потому что иначе будет хуже…

— Нет, не будет, — возразил Сеня. — Посмотрев на ваш ИКИЛ, понимаешь, что хуже быть не может. Думаю, ты и сама это знаешь.

Стикс, молчавший, пока Дуся рассказывала о мире, в котором она живёт, чуть наклонил голову набок и, промурлыкал:

— Дорогая моя, мы можем изменить всю твою жизнь. Ты наверняка догадалась, что я — не совсем обычный кот, а мой товарищ, — кот показал хвостом на Сеню, — только кажется простачком, а на самом деле он знаком с самим Люцифером! Помоги нам выбраться на поверхность! Там, наверху, тебе больше не придётся есть гнилое мясо, ты увидишь солнце, зелёную траву, цветы, кофе, телевизор, вино, общественный транспорт… Ох! Пристроим тебя в дом к одному занятному старичку…

— Хватит! Хватит! — закричала Дуся. Из больших зелёных глаз покатились слёзы. — Вы говорите как либеральные свиньи! Я вам не верю!

Плачущая лилипутка выбежала из сарая, хлопнув дверью. Заскрипела задвижка — этот звук Сеня мысленно сравнил со звуком ржавого гвоздя, который входит в крышку гроба.

— Эх… не вышло, — пробормотал Стикс, завиляв хвостом. — Да и ладно. Хочет жить в дерьме, ну и пускай. Хотя, её помощь могла бы нам пригодиться…

— И какой теперь план? Ждём, пока они тут все уснут, и драпаем? — спросил Сеня.

— Нет, Сенечка, сидим тут, пока тебя в мясорубку не запихают… Ну, разумеется! Думаю, ждать недолго, мы уже давненько тут сидим.

На улицах ИКИЛ действительно стало как-то немного тише. Мясорубка Добра, установленная рядом с сараем, давно не скрежетала, будто через неё уже пропустили всё, что должны были пропустить за сегодняшний день. Сеня подполз к мискам с паштетом, которые принесла Дуся, взял каждую двумя пальчиками, скривив физиономию, и выбросил «деликатесы» в окно. Вони в сарае заметно поубавилось.

Привереда, отказавшийся от лакомств, столь любимых жителями подземной коммуны, попытался высунуться в окно. К несчастью, проём оказался слишком узким. Сеня с трудом протиснул руки и тут же вытащил обратно, испугавшись, что вот-вот застрянет. Стикс попросил его прекратить заниматься глупостями и добавил: «А то ещё вытаскивать тебя!».

«Нет, нет, нет, в мясорубку добра, кухонный комбайн дьявола, скороварку зла и прочую кухонно-сатанинскую технику мне никак нельзя! — подумал Сеня, усаживаясь на солому — Тем более, я в них же побывал, когда Люцифер веселился, издеваясь над моей душой…»

Он поинтересовался у Стикса, какого, мол, тот сидит в клетке и молчит, но бес лишь отмахнулся, завиляв пушистым хвостом.

— Не кипишуй, Сенечка! — сказал кот, громко мурлыкнув. — Когда местные лягут спать, я тебе об этом скажу. Ты-то своим убогим человечкиным слухом, может, и не улавливаешь всего происходящего на улице, а я прекрасно всё слышу.

— Ну и что ты там слышишь? — спросил Сеня. — Мне вот отсюда не слышно почти нифига, так, только в общем и целом…

— Вот, например, у соседнего дома… хотя какие это к чёрту дома! У соседней халупы стоят двое, ругаются. Один называет другого