Сад камней - Яна Дубинянская

— Перестань. Думаю, она это пережила.

— Да, конечно.

Подбросил пару коротких поленьев, надо же, как здорово мы умеем обращаться с этнической трехногой печью. Веселый уютный треск, теплые отблески на мужских скулах, теплое тельце ребенка тут же, под рукой. Яр ни на секунду не удивился тому, что она у меня есть, маленькая. И между прочим, до сих пор не спросил, как ее зовут — черт возьми, я затруднилась бы ответить.

— Что-то ты не рассказываешь про своих детей, — вот так, превентивно, на шаг вперед. — Уже, наверное, в школу ходят?

— Магдаленка во втором классе. Ясь через год пойдет… или через два. Как Агнешка решит, они же с ней остались.

Навстречу моему недоуменному взгляду — его безмятежный:

— Мы уже года три как развелись. Ты не знала?

— Нет… откуда?

— Черт, почему-то все время кажется, что ты должна все обо мне знать. А тебе, наверное, и не особенно интересно.

— Нет, почему…

Хотя, по большому счету, — да. Никогда я его не отслеживала, не расспрашивала общих знакомых, даже почти не цеплялась за имя, случайно встреченное в новостях культуры или шоу-бизнеса. Не потому, что он так мало значил для меня, — просто его жизнь изначально казалась мне статичной, неизменной в промежутках между нашими встречами, незыблемой, словно застывшей в куске янтаря. Яр женился, у Яра дочка, у Яра сын — вся эта информация, любовно доносимая до меня доброжелателями, проходила сквозь сознание, как вода через москитную сетку, не оставляя следа. Этого все равно не могло быть по-настоящему, а потому это и не имело значения.

Вот и пожалуйста. Свободный мужчина у моего очага. Точно в той же степени мой, как маленькая девочка с черными глазами — моя дочь. Почему бы и нет?

Потому что все это придумала не я. Не люблю. Не приемлю.

К тому же я так и не разобралась до конца, с какой целью это придумано. И какими средствами осуществлено.

— А ты? Ты что, прямо так уж подробно интересовался мной? Гуглил мои проекты, отслеживал перемещения?

— Ну, не до такой степени… то есть да, почти. Ты у меня всегда была, Маринка. Если со мной не всегда, то у меня — точно.

— Никогда меня у тебя не было.

Вздрогнул. Кажется, обжегся. Наконец-то пропала обаятельнейшая, все объясняющая улыбка. Ничем он не заслужил такого безжалостного, хлесткого, убийственного тона. Но чем несправедливее, тем лучше. Тем раньше он скажет мне всю правду.

— Какого черта ты все это устроил, Яр? Откуда у тебя картины Михайля — Оля подарила? А письма? Дала посмотреть? Или сам взял, ненавязчиво, ненадолго, ознакомиться с почерком и стилем?!

Перевела дыхание — быстро, быстро, не останавливаться, не дать ему опомниться:

— Давно ты знаешь Отса — сошлись на почве любви к кино, да? Где он сейчас, и его девочка, и старуха, они и вправду здесь живут или так, нанял массовку? Кстати, почему именно это место? Понравилось название?!

Яр пока молчал. В микропаузе моего вдоха удивленно всплакнула маленькая — никогда она не видела и не слышала меня такой.

— И, главное, откуда… Чей это ребенок?!!

Он смотрел — нет, не ошеломленно, не обескураженно, даже не очень удивленно. Знакомо смотрел: такой точно взгляд появлялся у Яра всякий раз, когда в его присутствии на меня накатывало, когда захлестывало, обещало вот-вот пробить… и натыкалось на ироничную и сочувственную, прищуренную, непробиваемую стену. Под этим взглядом любая трагедия обращалась в шутку, а любой конфликт пустел изнутри, как яичная скорлупа. Не переживай из-за ерунды, говорил Яр. Или еще что-нибудь столь же банальное, бессмысленное и непобедимое.

И вот сейчас он тоже так смотрел и молчал, и делалось очевидным: я полная идиотка, все мои обвинения голословны, а выводы основаны на дурацкой конспирологии, смешной, недостоверной, закольцованной на себя. Проще говоря, я сама все это выдумала — от начала и до конца. Увязла в собственных умопостроениях, как муха в янтаре.

Малышка, передумавшая плакать, но еще не до конца уверенная в этом, сосредоточенно мусолила край лоскутного одеяла.

— Пойдем погуляем, — предложил Яр.

Поднялся с корточек и выпрямился во весь рост.

* * *

Юлька? Это ты?!

Ну Ирина дает. Описала мне какую-то гламурную фифу, журналисточку всю из себя — а это, оказывается, ты. Я фигею с моей супружницы, честное слово. Она тебя в тот раз хоть накормила?.. Ага, ври больше. Пошли на кухню, я тебя сам накормлю. Пельмени будешь? Или ты на диете, как все балетные? Уже нет?.. Вот и замечательно.

Ирка хорошая, ты не обращай внимания, если что. Какого она мне парня родила! Видала? Идем покажу. То есть нет, он сейчас типа засыпает, Ирка нас убьет.

А я тогда забыл, ты уж прости, напрочь вылетело из головы. Поминали с ребятами Володьку, годовщина была… подожди, Володьку ты должна помнить, он же как бы твой партнер тогда был, на той Маринкиной последней картине. Блин, как вспомню… Стой. А почему Ирка говорила, будто ты приходила о ней расспрашивать? В смысле, о Марине?

Ага. Понятно. Я всегда знал, что моя Ирина умная баба.

Значит, так. Я на Марину не стучал. Вот это напишешь в самом начале своей книжки, в предисловии, жирным шрифтом, поняла? Да, нас с ней тогда потягали по кабинетам, еще до судов обрабатывали и так и эдак — но я не стучал, ни разу, ни на полстолько, сыном клянусь! И на судах не показывал ничего, кроме правды, блин, можешь убедиться, теперь, в принципе, реально пробить доступ к архивам, хотя, конечно, тоже поимеют сначала во всех позах. Но если ты собираешься писать по-взрослому, то пробивай, есть смысл.

Пересматривал я, кстати, недавно эту «Морду». Ну и что, спрашивается? Что мы там показали такого, из-за чего могло где-то что-то измениться? Новости смотришь? Вон, на Кавказе опять точно такая же война. И фильмов аналогичных снимают немеряно на международные гранты, и никому от этого ни холодно ни жарко. А люди жизнью рискуют — слышала, может, на той неделе французского оператора застрелили? Ну и будет фамилия в рамочке в титрах, ну, вдове, наверное, страховку выплатят, потому что француз, а у нас бы и так обошлось. И все, больше никаких ощутимых последствий! Если подумать, нам с Маринкой родное государство еще и услугу оказало, дало почувствовать, блин, собственную значимость. А так — бессмысленно все. Вот мотаешься, снимаешь всякую пургу… О, Юлька, живем, у меня еще пол-литра, оказывается, осталось со вчерашнего! Давай? Ну, слушай, будь другом: если с другом, Ирка еще поймет…

Что? Про нашу с Мариной семейную жизнь? И охота тебе страдать фигней? Не было у нас никакой семейной жизни. Чисто работали вместе. Маринка — она ведь лошадь была. Ее никогда ничего не интересовало, кроме работы. Пашка всегда под боком, картинка всегда качественная, удобно, чтобы далеко не бегать. Ну, и перепихнуться опять же по-быстрому, не отходя от кассы… извини, Юлька, ты этого, конечно, не записывай. Если у нее появлялся на горизонте какой-нибудь и вправду вариант, козел Пашка мгновенно терял актуальность. Прикидываешь, малая, я до сорока пяти дожил, прежде чем допер, что и мной можно как-то дорожить, ревновать меня, хотеть от меня ребенка, и даже, не побоюсь этого слова, любить… А ты — семейная жизнь.