Контрольная молитва - Михаил Серегин

– Ладно, Толик, потащили их в машину, – тихо сказал он шоферу.

Тот и сам понял, что хватит, вздохнул и поволок ближайшего к нему бандита к машине.

* * *

Они закинули испачканных грязью и кровью парней на желтые велюровые сиденья машины, захлопнули дверцы и предоставили их самим себе. Потом вернулись в кафе, умылись из рукомойника возле ларька и долго сидели, глотая холодное пиво, а потом отец Василий пошел домой и, односложно отвечая на вопросы встревоженной жены, упал в глубокое кресло.

«Я вляпался, – все яснее и яснее осознавал он. – Это очевидно. И я, и Толян, мы оба крепко вляпались. Парни не смогут скрыть происшедшее от Парфена, просто не смогут, а Парфен таких вещей не прощает. Пока я только спасал свою шкуру, все было иначе. Но сегодня я фактически бросил Парфену вызов. И неважно, что я его "пацанов" и пальцем не тронул, Парфен все поймет так, как ему захочется понять!»

Обиднее всего было то, что именно он, с самого начала менее всего желавший ввязываться во что бы то ни было, чем дальше, тем больше становился объектом внимания враждующих дельцов.

«А почему бы министру меня не прикрыть? – подумал он. – В конце концов, я ведь спас ему жизнь, пусть и он для меня постарается». Некоторое время он искал визитку, затем размышлял, на какой телефон позвонить, и в конце концов позвонил на тот, что был обозначен как рабочий.

Козелков поднял трубку сразу, так, словно сейчас была не половина первого ночи, а самое начало рабочего дня.

– Отец Василий? Очень приятно! Слушаю вас, батюшка.

– Помогите мне, Вадим Николаевич, – через силу выдохнул священник. Он еще никогда и никого, кроме Господа, конечно, ни о чем не просил.

Козелков внимательно выслушал все, что сказал ему отец Василий, но отреагировал странно.

– Михаил Иванович, – назвал он священника мирским именем. – Вы ведь сами прекрасно понимаете, что представляет собой господин Парфенов. А насчет помощи… разве я вам уже не помог?

«Чем?» – хотел спросить священник, но удержался. Он вдруг понял, что имеет в виду министр. Разумеется, это была та фальшивая исповедь подосланного им человека. Козелков так и не поверил, что отец Василий действительно ни на кого не работает и никому, кроме Господа, не служит. Он и звонок этот наверняка воспринял своеобразно.

Отец Василий любезно попрощался и положил трубку. Теперь он даже боялся посмотреть Ольге в глаза. Разумеется, Вера ничего ей не сказала, хотя и пришла домой задолго до отца Василия. Но Ольга всегда понимала слишком много…

– Что случилось, батюшка? – с тревогой заглянула она ему в глаза. – На вас лица нет.

– Никак вот не закончу свои дела, – слабо улыбнулся ей отец Василий.

– И Ковалев не помог? – спросила она.

– И не поможет, – честно признался священник. – Завтра в ФСБ пойду, – пообещал он и увидел, как моментально изменилось выражение ее лица, словно кто-то повернул выключатель и маленькое, теплое солнышко внутри ее лика погасло. Ольга просто представила себе уровень проблемы. Сказанное свидетельствовало о том, что отец Василий уже совершенно не справляется с ситуацией.

На следующий день отец Василий, как и обещал, появился на проходной усть-кудеярского ФСБ. Священник не мог рассказать то, что узнал на исповеди. Не решался он и поделиться своими мыслями по поводу транзита наркотиков через Усть-Кудеяр, потому что, объясняя логику своих рассуждений, все равно пришлось бы возвращаться к исповеди. Но, как ему казалось, происшедшего с ним в последнее время было достаточно для того, чтобы по меньшей мере здесь взяли ситуацию под контроль.

К Сергею Сергеевичу его пропустили сразу, но вскоре отец Василий понял, что пришел сюда напрасно.

– Я правильно вас понимаю, Михаил Иванович, – как сговорившись с Козелковым, назвал его мирским именем эфэсбэшник, – что ваша знакомая, занимавшаяся проституцией, пропала?

– Правильно, – убито кивнул головой отец Василий.

– И вы подозреваете, что она убита, но доказательств у вас нет.

– Совершенно верно.

– И, чтобы получить доказательства, вы применили физическое насилие, мы не будем сейчас применять термин «пытки», к трем неизвестным гражданам, ни фамилий, ни места жительства которых не знаете. Верно?

– Верно, – согласился отец Василий.

– И я не ошибусь, если скажу, что вряд ли эти граждане, даже если мы их найдем, покажут на суде, что действовали по указанию гражданина Парфенова Александра Ивановича?

– Похоже на то, – признал священник.

Теперь он окончательно запутался, кто в Усть-Кудеяре главный бандит, гражданин Парфенов А. И. или он сам. Судя по тактике, избранной эфэсбэшником, выходило, что главный преступник все-таки – поп.

Отец Василий терпеливо дослушал все, что счел необходимым сказать Сергей Сергеевич, и, в очередной раз отказавшись подписывать какие-либо бумаги, раскланялся. И когда он закрыл за собой тяжелую дубовую дверь, то понял, что закрыл ее навсегда. Эти ребята, все – от Вадима Николаевича Козелкова до юного лейтенантика ФСБ Саши Кулика – болели одной и той же болезнью. Они обожали себя и свое положение в обществе и страсть как не любили напрягаться во имя служебного долга.

«Козлы!» – грязно ругнулся священник и побрел к своему «жигуленку».

А к обеду в приходе появился проверяющий из патриархии. И это было уже чересчур, потому что отец Никодим въехал в бухгалтерские бумаги, как муравьед в термитник, и чувствовалось, что этот человек ко всему в мире относится с такой же упертостью и страстью.

Отец Василий попытался было разместить отца Никодима у себя, благо в последнее время Вера приходила ночевать домой все реже – закрутился-таки у нее роман с Анзором. Но ревизор был холоден и непоколебим, как айсберг, потопивший «Титаник».

– Спасибо, я в гостинице остановился, – только и сказал отец Никодим, не отрывая заинтересованных глаз от бухгалтерских документов. В патриархии знали, кого посылать.

* * *

Жизнь отца Василия превратилась в сплошное напряженное ожидание. По бухгалтерской части больших проблем не возникло. Отец Никодим, хоть и выявил массу недочетов, а то и прямых ошибок, злого и своекорыстного умысла нигде не заподозрил. А вот секция самбо для местных пацанов, организованная при самом незначительном участии отца Василия, вызвала у ревизора самый живой и весьма недоброжелательный интерес.

– Не желаете ли исповедоваться, отец Василий? – прямо намекнул он на то, что может лично принять покаяние у подверженного греху пропаганды физического насилия усть-кудеярского священника.

– Я к духовному отцу своему на следующей неделе съезжу, – вежливо, но твердо отвел предложение отец Василий.

– А-а, – вспомнил отец Никодим. – Это вы об отце Григории. Сколько ему, девяносто?

– Девяносто три, – уточнил отец Василий.