Угол падения - Роман Глушков

На выходе из Финляндского вокзала пред нами раскинулся маленький поселок, словно сошедший с экрана типичного голливудского вестерна: единственная улица и пара десятков двухэтажных бревенчатых домиков. На трех из них виднелись выцветшие хрестоматийные вывески конторы шерифа, салуна и гробовых дел мастера с труднопроизносимой шотландской фамилией. Воистину, что повергло бы в шок прибывших в Петербург железнодорожных пассажиров, в Черной Дыре смотрелось настолько обыденно, что даже перегородившая выезд из поселка упавшая набок Эйфелева башня, казалось, пребывала на своем законном месте. Заметив ее, мы с Кастаньетой не обмолвились и словом насчет уникальной в своем роде картины. Вместо этого добрели до крайнего домика (по иронии судьбы им оказалась лавка гробовщика, но сейчас нам было не до предрассудков) и уселись на ступеньках невысокого крыльца перевести дух.

За лежащей на околице Эйфелевой башней раскинулась песчаная пустыня, над которой маячило марево раскаленного воздуха. В нем расплывчатыми контурами виднелись не то далекие горные хребты, не то какой-то футуристический город. А над всем этим возвышалась еще более далекая скала Поднебесной – аналог местного Олимпа с обитающим на его вершине небожителем. До скалы было гораздо ближе, чем до противоположного края кольцеобразного яруса, что также был отсюда виден. Но вот насколько ближе? Не исключено, что на путь через пустыню у нас уйдет не один день, а до Моргана Платта и вовсе предстоит добираться несколько недель. Даже с учетом того, что ежечасно мы будем передвигаться при помощи Утиль-конвейера. Чем вообще являлось расстояние в Черной Дыре? Всего лишь словом, залетевшим сюда из мира, где оно имело строго определенное значение. Тут же расстояние было величиной, которая при любых расчетах всегда оставалась весьма и весьма приблизительной.

Дующий из пустыни жаркий ветер шуршал сметаемым с обрыва песком и уныло завывал в решетчатых пролетах Эйфелевой башни. Других звуков досюда не долетало. Поселок выглядел совершенно заброшенным – наверное, креатор отправил его на Утиль-конвейер до того, как заселил приличествующими эпохе статистами. Даже соседство с многолюдным вокзалом не нарушало царившую тут атмосферу запустения, поскольку вокзальные обитатели не выходили за пределы своего М-эфирного островка. Неплохое местечко для того, чтобы устроить кратковременный отдых. Если только торчащий неподалеку полуразвалившийся вулкан не внесет в мой план свои коррективы.

– И что дальше? – спросила Викки, устало растянувшись на иссохших досках крыльца и подложив под голову сумку. С момента бойни в «Старом маразматике» это была первая минута, когда моя подруга ощутила себя в относительной безопасности и потому сразу же расслабилась.

– Прежде чем куда-то идти, надо сначала хорошенько вызубрить оставленные нам инструкции, – ответил я, снимая с запястья лок-радар и разворачивая голографический дисплей для удобства изучения рекомендаций мадам Ихара. – Как ты уже заметила, места здесь, мягко говоря, не приспособлены для спокойного отдыха. Поэтому следует набросать хотя бы примерный маршрут, куда в случае чего будет проще удрать. Да и о возвращении тоже неплохо загодя обеспокоиться.

– Тогда, в церкви, ты, кажется, сказал, что знаешь этого сумасшедшего креатора Платта, – напомнила Наварро о моем недавнем открытии, сделанном после того, как я обнаружил в присланных Каори файлах знакомое имя. – Так, может, лучше не бегать, как угорелым, от двигающихся гор, а пойти сразу к твоему знакомому и остановиться у него?

– Мысль хорошая, но вряд ли из этой затеи что-либо выйдет, – помотал я головой. – Хоть мы с Морганом и были знакомы, наша очная встреча состоялась всего однажды, и та оказалась совсем короткой. Однако этого времени вполне хватило, чтобы мы возненавидели друг друга.

– Из-за чего же вы поссорились? – полюбопытствовала Кастаньета.

– Да мы, в общем-то, открыто и не ссорились, – уточнил я. – Двадцать лет назад Морган Платт разрабатывал для корпорации «Терра» проект грандиозного симулайфа под названием Олимпия. Я в этот момент нес службу в другом знаменитом симулайфе той фирмы – Нубладо. «Терра» планировала закрыть его сразу, как только Олимпия сойдет со стапелей и отправится в свое виртуальное плаванье, а меня, естественно, переселить в мир Моргана. Но тот категорически воспротивился этому, поскольку считал Арсения Белкина махровым неисправимым бандитом. Я никаким боком не вписывался во Вселенную Платта и вызывал у него стойкую антипатию. А для творца миров это вполне объективная причина, чтобы дать от ворот поворот кому угодно. Сама понимаешь: уж коли Бог тебя крепко невзлюбил, бесполезно молить его о помощи.

– Значит, ты лишился из-за Платта работы?

– Если бы только работы! – вздохнул я. – Забыл сказать: в то время я уже четверть века считался покойником и жил в М-эфире лишь по воле нашего с тобой благодетеля Эберта. После закрытия Терра Нубладо меня вернули, грубо говоря, в зачаточное состояние, и я стал существовать лишь в виде загрузочного досье, хранящегося где-то в архивах корпорации. Платт, конечно, не прикончил меня, но вместо этого вогнал в бессрочный анабиоз. Разница, если вдуматься, не так уж велика.

– Сорок пять лет?! – Наварро не составило труда произвести на основе моей истории несложные арифметические вычисления. Получившаяся сумма впечатлила подругу настолько, что она приподнялась на локте и уставилась на меня вытаращенными глазами. – Хочешь сказать, что тебе сделали танатоскопию почти полвека назад? За сорок лет до Демиурга?

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но это действительно так, – подтвердил я. – Доказать ничем не могу – медицинскую справку мне, увы, не выдали. Разве что отсутствие у меня паспорта косвенно доказывает, что я появился в М-эфире задолго до образования Менталиберта. Черный Русский – не призрак, он – некто вроде местного индейца, на земле которого вы – дети тридцатых-сороковых годов двадцать первого века – решили построить свою М-эфирную цивилизацию.

– О Господи! – покачала головой Виктория, потом немного помолчала, видимо, смиряясь с услышанным, после чего поинтересовалась: – Ну и как ты в конце концов вышел из своего анабиоза?

– Нашлись добрые люди, которые почти сразу же поселили меня в свой маленький частный симулайф, – ответил я. – Хорошее было местечко: эльфы, драконы, магия… Просто сказка, а не жизнь. Там я прожил целых три года и даже успел обзавестись семьей. Тоже, разумеется, сказочной, но в моем ли положении было мечтать о настоящей?

– И куда потом подевалась твоя семья?

– Странный вопрос, – пожал я плечами и погрустнел. За годы жизни в Менталиберте Викки была первая, с кем я заговорил на данную тему и потому оказался к этому элементарно не готов. – Куда может деться семья в М-эфире? Спектакль закончился, артисты разошлись. Девушка, что была моей женой в том сказочном симулайфе, в реальном мире страдала очень тяжелым врожденным недугом. Слыхала когда-нибудь о патологии Госса?

– Синдром информационной зависимости? – переспросила Наварро. Я кивнул. – Знаю, конечно же. Мой троюродный брат Феликс этой врожденной болезнью мучается. А может, уже отмучался, кто знает… Мозг такого человека испытывает каждодневную потребность в огромном количестве новой информации, иначе больной переживает сильнейший стресс. Он также может случиться и из-за переизбытка информации, отчего память больного нуждается в регулярной нейронной дефрагментации для освобождения от перегружающих мозг обрывков ненужных воспоминаний. Страдающие патологией Госса всю жизнь только и делают, что борются с постоянными стрессами, поэтому у них обычно имеется целый букет других побочных недугов. У Феликса была вдобавок парализована правая половина тела. Из всей нашей родни он был единственный, на кого я никогда не держала зла.