Ген деструктивного поведения - Владимир Паутов

— Ты прав, Димыч! Они нас увидели, поэтому и спешат так сильно.

— Что будем делать, командир? По нашим законам их следует, — и Дед, как это он делал всегда, когда не хотел произносить слово «убить», характерным движением руки поперёк горла показал, что нам следовало с ними сделать по законам не нашим человеческим, но разведки, то есть войны.

Снайперская винтовка, через оптический прицел которой Алексей наблюдал за случайными очевидцами нашего передвижения, спокойно могла их достать с этого расстояния. Через её оптику майор Чернышёв прекрасно видел сгорбленную фигуру старика и шедшего перед ним маленького щупленького пацана. Цели наблюдались идеально и находились как раз в зоне поражения. Прицельная дальность винтовки, рассчитанная на 1500 метров, позволяла подстрелить их на сто пятьдесят, даже на двести, триста процентов. На раздумья отводилось мгновенье, ибо через три-четыре секунды старик и мальчик просто скрылись бы за склоном, выйдя из зоны визуального контакта, а, стало быть, и поражения.

― В чём дело, майор? ― спросил Алёшку прапорщик.

― Мне кажется, они нас не заметили! А потом не могу я что-то! Это же ведь ребёнок и старик!

Седой вдруг пожалел этих двух туземцев. Что тогда на него нашло, не известно, но через секунду они целые и невредимые скрылись за горным склоном. «Вы не правы, товарищ майор», — сквозь зубы процедил Димка, когда те двое пропали за поворотом тропы. Он вырвал из рук Алёшки снайперскую винтовку, но понял, что достать их уже не сможет. «Никому не позволено, ты слышишь, майор, нарушать наши законы, даже самому Господу Богу! Нельзя попусту рисковать нашими жизнями, товарищ старший офицер из специального отряда Главного разведывательного управления! Если Вам сантименты не позволяли их ликвидировать и гуманность, не надо было брать ружьё, а тем паче разводить сопли и выдавливать из нас слёзы, тогда и совесть Ваша осталась бы чистой. Этот грех я взвалили бы на себя! А вообще в таком случае Вам бы следовало стать музыкантом и пойти по стопам своего отца, а не служить в армии, тем паче в спецназе!! — С обидой в голосе повторил он и отвернулся от Алексея, не желая больше общаться с человеком, совершившим жесточайшую ошибку по отношению к своим товарищам. Я прекрасно понимал, что Димка прав! Поэтому молчал. Мне нечего было добавить к его словам.

— Надо отсюда уходить как можно быстрее и по возможности поменять маршрут движения, — проговорил, прервав мои раздумья, прапорщик Сокольников. Он сказал это таким резким тоном, не глядя в мою сторону, что я понял его обиду и подумал про себя: «Также осуждает и меня! Всё верно! Ты правильно мыслишь Димыч, но изменить уже ничего нельзя».

— Хотя маршрут поменять сложно, потому, как в горах находимся, это тебе не лес на равнине, а здесь можно так залезть на какую-нибудь вершину, что потом только с помощью вертолёта снять нас смогут. Надо идти до границы, потом пересечь её и пойти вдоль, но уже по иранской территории. Там они нас не достанут, точнее, было бы сказать, у них появятся дополнительные сложности в этой связи. Вы как думаете? — Вновь начал рассуждать Сокольников. По существу он был прав, сто раз прав, выбор у нас, действительно, был не богатый. Мы пошли тем же маршрутом, что наметили раньше, ибо менять его было уже поздно. Но передвигались только бегом. Я потом всю дорогу спрашивал себя: «Что нашло на майора? Почему Алексей тогда совершил тот странный и нелогичный поступок? Ведь он мог спокойно успеть достать старика и парнишку. Неужели ему их стало жалко? Если так, то Алёшке следует уходить из спецназа, а не то он столько дров наломает со своей жалостью. Ведь за его ошибки расплачиваться придётся ребятам, причём своей кровью и жизнями. В Управлении он считается знающим и толковым офицером. За его плечами опыт приграничных учений, когда мы своими переходами через государственную границу сначала на чужую территорию, а потом обратно «домой» ставили на уши всех погранцов и территориалов. Вообще же это моя ошибка, а не Алёшки. Всё-таки у меня опыта побольше, чем у майора. У него всего-то ничего, а я? Я имею на своём счету несколько успешно проведённых спецопераций за рубежом, в частности в Ливане, у меня громадный опыт борьбы с диверсионно-террористическими группами наёмников в джунглях Анголы и в горах Афганистана. И что же я сделал сейчас? А сейчас я, как мудрёный житейским и боевым опытом командир, совершил необъяснимую и непростительную для себя ошибку. Да, да, именно так! Ибо я не смог предусмотреть, что рано или поздно моему подчинённому придётся столкнуться именно с такими обстоятельствами, когда он будет поставлен перед трудным выбором, погубить невинную человеческую жизнь либо нет, но презрев в этом случае свой долг солдата и принятую присягу. Значит, я не сумел его правильно подготовить и толково всё объяснить. Но ведь и мы делаем свою работу исключительно ради того, чтоб в будущем так же не погибали дети, но наши дети!? Вот ведь вопрос?”

Я думал и не находил ответа. Мне казалось, что и Димыч не ответил бы на такой вопрос, и неизвестно как бы прапорщик ещё повёл себя, если бы винтовка оказалась в тот момент в его руках?

Мы поднимались всё выше и выше в горы. Нам оставалось только преодолеть последний горный хребет и выйти в долину, перейдя которую, мы достигли бы иранской территории. Но одна мысль упорно сидела в моей голове: «Заложит нас старик или нет?» Всю дорогу до самого привала червоточина сомнений, тоски, какого-то необъяснимого страха точила моё сердце, и я вообще-то понимал причину этого своего беспокойства, да только поделать уже ничего не мог.

― Ладно! Будем действовать по обстановке. Максимум внимания! Зря не рисковать. В бой вступать только в исключительном случае! — думал я про себя. Расстановку в группе мы поменяли. Впереди уже находился Алексей. Замыкающим, как обычно, был прапорщик Сокольников — это всегда считалось для нас доброй традицией или даже счастливой приметой.

Правда сейчас нам было не ведомо, что на этот раз примета наша счастливая не сработает, и все мы будем, возможно, убиты в течение завтрашнего дня. Ведь тот, кто воевал знает, как сложно уцелеть, когда случайно налетаешь на выставленную противником засаду. Вот и мы не знали, где поджидает нас смертельная опасность.

Второй привал я сделал через двенадцать часов движения. Мы довольно далеко удалились от деревни и от того места, где нас случайно увидел старик с мальчиком. Ребята, да и я сам, буквально валились с ног от усталости, и это было не удивительно, потому как отдых предыдущей ночи почти не восстановил полностью наших физических сил. Дневной же отдых в течение получаса так же не восполнил наши энергетические потери, да мы практически ничего не успели поесть за весь период стремительно полусуточного броска. Следовало обязательно сделать остановку для основательно привала, с полноценным обедом, дабы затем продолжить свой путь с удвоенной скоростью и к ночи выйти к иранской границе. Для такого отдыха я выбрал сложенную из камня небольшую хижину, по-видимому, когда-то служившую прибежищем для местных пастухов от дождя, снега и ветра. «Алексей! Проверь!» ― коротко бросил я майору Чернышёву, шедшему впереди нашей группы. Седой быстро, чередуя челночный бег с короткими прыжками, рванул прямо к ветхому строению, попутно просматривая подходы к нему сверху. Мы же в это время, прячась за камнями, внимательно вели круговое наблюдение и страховали Алексея. Он быстро без приключений добрался до хижины, замер, прижавшись к стене, и затем юркнул внутрь.