Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

Сегодня приезжала ко мне в Ливадию дочь Ольга; с нею ездил я в Ялту навестить Дондуковых-Корсаковых.

16 ноября. Пятница. В истекшую неделю не было в политике ничего замечательного. Князь Лобанов уехал из Константинополя, передав дела первому драгоману [Михаилу Константиновичу] Ону и оставив свободное поле нахальству британского посла. Последние донесения Ону довольно успокоительны; казалось, и дело о передаче Гусинье и Плава черногорцам вполне улаживалось; Порта уже дала положительные повеления Мухтар-паше двинуться с войсками в Гусинье, чтобы обеспечить мирную передачу в управление черногорского комиссара Божо Петровича. Но сегодня получена телеграмма о новой катастрофе: Мухтар-паша убит! Таким образом, оправдалось опасение его подвергнуться участи Мехмета-Али. Опять новые осложнения.

С другой стороны получаются ежедневно тревожные сведения из Софии. Народное собрание оказалось совершенно враждебным существующему правительству и выбрало своим председателем Каравелова – главу оппозиции. От нашего правительства даны князю Александру благие советы: держаться на почве законной и стараться образовать новое правительство. Хотя князь и обратился к Каравелову, однако же по всему видно, что так называемая «либеральная партия» не внушает князю ни сочувствия, ни доверия. Кроме наших русских представителей при князе, прочие иностранные агенты, и в особенности австро-венгерский, подстрекают молодого, неопытною князя к coup d’état, роспуску собрания и даже к уничтожению конституции. Наш военный агент флигель-адъютант Шепелев старается всеми силами предостеречь князя от опасных последствий таких резких действий. Шепелеву разрешено приехать в Петербург для личных объяснений.

Мой сотоварищ Гирс на днях уехал для осмотра пожалованной ему земли в Мелитопольском уезде и для ввода во владение. Он присоединится к нашему поезду на пути, в Мелитополе. Что касается меня, то я провел обычным порядком первые два дня недели в Симеизе, а в среду, 14-го числа, вся моя семья приехала сюда: часть ее (две дочери и сын) продолжала путь на Симферополь, в Петербург; а жена с одной из дочерей (Надей) возвратилась еще на некоторое время в Симеиз. Вчера я ездил к ним, чтоб окончательно проститься.

Погода во всю неделю отвратительная; в горах выпал снег; проливной дождь размыл дороги, так что я с трудом доехал до Симеиза и возвратился в Ливадию только сегодня утром, прямо к докладу. Государь на прощание с ротами, отбывающими здесь караульную службу, сделал им смотр. В Ливадии уже два дня суетятся: укладываются, отправляют тяжести на пароход, а завтра, 17-го числа, уезжаем отсюда сухим путем на Симферополь.

С грустью покидаю Крым. Не только жаль расстаться с югом, но страшно подумать о переходе к петербургской жизни.

20 ноября. Вторник. Москва. Выехав из Ливадии 17-го числа утром, государь и вся свита доехали уже поздно вечером до Симферополя, откуда по железной дороге благополучно прибыли в Москву вчера, около 10 часов вечера. Въезд государя в Первопрестольную сопровождался обычными восторженными криками толпы, ожидавшей царского проезда по иллюминованным улицам. Но едва въехали мы в Кремлевский дворец и не успели еще разобраться в своих помещениях, как узнали с удивлением, что второй поезд, шедший на полчаса позже первого, с частью свиты, прислугой и багажом, при самом въезде в предместье Москвы потерпел крушение от взорванной мины. Очевидно, злодейское это покушение было приготовлено против царского поезда; совершенно случайные обстоятельства ввели злоумышленников в заблуждение: царский поезд обыкновенно идет на полчаса позже другого, свитского поезда; на сей же раз он был пущен от самого Симферополя получасом ранее, чем было назначено по маршруту, впереди свитского.

Взрыв произведен был в то самое мгновение, когда к месту заложенной мины подходил второй поезд. Паровоз успел проскочить, а шедшие за ним два багажных вагона повалились на бок; все прочие вагоны от толчка сошли с рельсов, но, к великому счастью, остались неповрежденными, и ни один человек не пострадал.

Сегодня утром только и разговоров о подробностях злодейского покушения. По предварительной разведке оказалось, что близ места взрыва находится домишко, который месяца два тому назад был куплен каким-то приезжим, выдававшим себя за саратовского мещанина. Он жил в доме вдвоем с женщиной, по-видимому, очень скромно. После взрыва, когда вошли в дом, никого уже там не было, но в подвальном этаже найдены явные следы подкопа.

Государь взволнован этою новой варварской попыткой. При парадном выходе он обратился с обычной речью к многочисленным представителям городских сословий и упомянул с сокрушением о вчерашнем событии. В то же время получено было из Петербурга неприятное известие, что преступник Мирский, присужденный военным судом к смертной казни за покушение против Дрентельна и участие в противоправительственной агитации, получил от генерала Гурко смягчение наказания: смертная казнь заменена каторгой.

Общее [прискорбное] впечатление, произведенное в городе вчерашним событием и чудесным спасением государя, не расстроило программы дня. После выхода во дворце и шествия в Успенский собор, произведен смотр части Московского гарнизона в Манеже (по случаю значительного мороза); потом государь ездил по разным заведениям; в 7 часов обед во дворце, затем театр и, наконец, раут у генерал-губернатора князя Долгорукова. [Что касается меня, я сделал несколько визитов и отказался от театра, а на рауте был только несколько минут.]

Сюда вызван посол наш в Вене Новиков. Государь объявил ему о своем намерении переместить его в Константинополь. Новиков вышел из кабинета государя явно недовольный. Это бы еще ничего; но беда в том, что и в Константинополе мало прока можно ожидать от такого вялого посла.

Были у меня Фадеев и потом здешний городской голова Третьяков для объяснений по предположению их образовать русскую компанию для торговли с Болгарией и судоходного с нею сообщения. Я советовал им привлечь к этому делу московское купечество. [Кажется, они подаются.] Завтра соберутся у меня некоторые из главных тузов.

24 ноября. Суббота. Петербург. Второй день пребывания нашего в Москве был еще утомительнее первого. Утром доклад, затем два смотра в Манеже, в промежутке между ними осмотр храма Христа Спасителя и посещение почтенных стариков Мельниковых; потом завтрак у государя для всех военных начальников; вечером русский театр, откуда поехали прямо на станцию железной дороги, и отъезд из Москвы в 11 часов вечера.

Происшествие 19 ноября наложило на всё наше пребывание в Москве какой-то мрачный колорит. Под этим же тяжелым впечатлением совершился и наш переезд в Петербург. Принимались все возможные меры для предохранения царского поезда от какой-нибудь новой опасности; в этих видах даже не было дано знать в Петербург о часе прибытия, отчего войска Петербургского гарнизона, всё офицерство, начальство и даже императорская фамилия ожидали несколько часов на улицах и на вокзале, при морозе в 16°. Всякие телеграфные сообщения были приостановлены. На беду, ночью поднялась метель, так что пришлось на некоторых станциях остановить поезд и ждать расчистки пути.

Таким образом, мы прибыли в Петербург только около трех часов пополудни и прямо со станции отправились все в Зимний дворец, где отслужено было благодарственное молебствие. При этом находились почти все наличные члены царского семейства (кроме наследника и цесаревны, которые по болезни оставались в Царском Селе) и главные лица придворного синклита. Государь был грустен и серьезен; настроение его отражалось и на всех присутствовавших.