Известие о похищении - Габриэль Гарсиа Маркес

Алькальд Энвигадо, ответственный за выполнение проекта, принял к исполнению распоряжение правительства и выделил средства на строительство тюрьмы, которую должен был передать Министерству юстиции в соответствии с подписанным двусторонним договором об аренде. Основная постройка выглядела по-школьному просто: цементные полы, черепичная крыша и металлические двери, выкрашенные зеленой краской. Для администрации отводилась старая часть усадьбы – три небольшие комнаты, кухня, вымощенный камнем дворик и карцер. Имелось общее спальное помещение площадью четыреста квадратных метров и большая комната под библиотеку и читальный зал, а также шесть одноместных камер с туалетами. Центральная часть площадью шестьсот квадратных метров отводилась под бытовые помещения, в том числе четыре душевые, раздевалку и шесть санузлов. Реконструкцией усадьбы с февраля занимались шестьдесят рабочих-монтажников, спавших по очереди всего несколько часов в сутки. Сложный рельеф местности, плохие дороги и тропические ливни вынудили отказаться от использования самосвалов и грузовиков и перевозить большую часть оборудования на спинах мулов. Прежде всего привезли два водонагревателя на пятьдесят литров каждый, казарменные койки и пару дюжин небольших стульев из гнутых труб. Внутреннее убранство дополняли двадцать кадок с декоративными араукариями, лавровыми деревьями и чернильными пальмами. Поскольку в прежнем изоляторе не было телефонной разводки, тюремную связь предполагалось поддерживать по радио. Окончательная стоимость проекта составила сто двадцать миллионов песо, которые выделил муниципалитет Энвигадо. Первоначально рассчитывали закончить строительство за восемь месяцев, но когда к переговорам подключился падре Гарсия Эррерос, работы ускорились.

Еще одним препятствием для сдачи оказался предусмотренный роспуск личной армии Эскобара. Сам он рассматривал тюрьму не как инструмент закона, а как убежище от врагов и местного правосудия, но убедить свое войско сдаться вместе с командующим, похоже, не мог. Тогда Эскобар заявил, что не имеет права прятаться с семьей в безопасном месте, бросив соратников на милость Элитного корпуса. «И вообще, я не один здесь командую», – писал он в одном из писем. Многие подозревали, что Эскобар лукавит, хочет сохранить команду, чтобы вести свои дела из тюрьмы. Поэтому правительство настаивало, чтобы вместе с Эскобаром сложили оружие и сели за решетку пятнадцать-двадцать его полевых командиров. Иначе ему ничего не стоило – даже из тюрьмы – за несколько часов собрать и вооружить около сотни группировок, не принимавших постоянного участия в вооруженной борьбе и составлявших ближайший резерв медельинской армии.

Во время редких встреч с Вильямисаром президент Гавирия неизменно интересовался, как он может облегчить действия Альберто но освобождению заложников. Вильямисар верил, что правительство не ведет никаких переговоров, кроме предусмотренных политикой подчинения правосудию и, разумеется, тех, что поручены ему самому. Экс-президент Турбай и Эрнандо Сантос хорошо понимали трудности правительства, но все же рассчитывали, что президент проявит хоти бы минимальную гибкость. Поэтому то, что он, несмотря на уговоры, просьбы и призывы Нидии, отказался изменить установленный указом край ний срок преступлений, навсегда останется занозой в сердцах всех родственников Дианы. А изменение этого срока через три дня после ее смерти семья покойной вообще никогда не сможет понять. «Мне, конечно, очень жаль, – говорил президент в частных беседах, – но изменение сроков все равно не спасло бы Диану от случайной гибели».

Эскобар никогда не ограничивался одним каналом для переговоров: он, как говорится, молился и Богу, и дьяволу, используя все законные и незаконные средства. Не то чтобы кому-то он верил больше, а кому-то меньше, – а потому, что не верил никому и никогда. Уже добившись от Вильямисара всего, чего хотел, Эскобар продолжал лелеять мечту о политической амнистии, такой, как в 1989 году, когда крупные наркоторговцы и их приспешники сумели запастись удостоверениями членов М-19, чтобы попасть в списки амнистируемых повстанцев. Тогда их планы разрушил команданте Карлос Писарро, введя строгие формальности при проверке. Спустя два года Эскобар попытался действовать в том же направлении через Конституционную Ассамблею, пустив в ход все способы давления на депутатов – от подкупа до прямых угроз. Враги вновь сорвали его планы. В нужный момент на свет появился так называемый «наркоролик», вызвавший громкий, хотя и бесплодный скандал. Говорили, что ролик был снят скрытой камерой в номере какой-то гостиницы в тот момент, когда один из членов Конституционной Ассамблеи получал наличные деньги от человека, обозначенного как адвокат Эскобара. На самом деле этот законник, избранный по спискам М-19, входил в группу сторонников Калийского картеля, помогавших бороться с медельинцами, и при его репутации трудно было кого-нибудь убедить этой записью. Через несколько месяцев уволенный Калийским картелем военный инструктор показал под присягой, что его люди сделали эту грубую видеоподделку для доказательства того, что Эскобар прощупывает депутатов и что амнистия и отмена экстрадиции принесут вред.

Действуя на разных фронтах, Эскобар пытался торговаться об освобождении Пачо за спиной Вильямисара даже в период наиболее активной деятельности Альберто. Через приятеля-священника он направил Эрнандо Сантосу письмо и предложил встретиться с одним из своих адвокатов в церкви Усакена. В письме говорилось, что это очень важно для освобождения Пачо. Эрнандо знал этого священника и уважал его как праведника, поэтому в указанный день ровно в восемь вечера прибыл на встречу один. Собеседник, которого трудно было разглядеть в церковном полумраке, предупредил, что к картелю не имеет никакого отношения, но своей карьерой обязан Пабло Эскобару и не мог отказать в его просьбе. Ему поручено просто передать два документа: доклад Международной Амнистии, критикующий полицию Медельина, и предисловие к докладу о бесчинствах Элитного корпуса, которое он предложил опубликовать в газете как передовицу.

– Я приехал только ради вашего сына, – уверяя адвокат. – Если вы завтра опубликуете эти материалы, послезавтра Франсиско будет на свободе.

Эрнандо прочитал «передовицу». В ней шла речь об уже не раз обнародованных Эскобаром фактах, изложенных теперь с леденящими душу подробностями, которые не поддавались проверке. Текст был написан с откровенностью и изощренным коварством. По словам адвоката, писал его сам Эскобар. Во всяком случае, его стиль чувствовался.

Доклад Международной Амнистии уже публиковался в нескольких газетах, и Эрнандо Сантос не возражал сделать это еще раз. Что касается предисловия, в нем приводились слишком серьезные факты, чтобы публиковать их без проверки. «Пусть пришлет мне доказательства, и мы опубликуем это немедленно, даже если Пачо не освободят», – ответил Эрнандо. На этом разговор окончился. Адвокат заявил, что считает свою миссию выполненной, как бы вскользь поинтересовался, сколько Эрнандо заплатил Гидо Парре за посредничество.

– Ни сентаво, – ответил Эрнандо. – Мы никогда не говорили о деньгах.

– Скажите правду, – настаивал адвокат, – Эскобар контролирует все счета, и ему эти сведения нужны для проверки.

Эрнандо повторил еще раз то же самое, и они сухо распрощались.