Красотки из Бель-Эйр - Кэтрин Стоун

– О, даже так…

Обмен комплиментами произошел – Белмид, триумф Эллисон, и «Любовь», грядущий триумф Питера, – и собеседники не искали других слов. Они приветливо улыбнулись друг другу и стояли, глядя на мерцающие огоньки великолепной елки и слушая отдаленные звуки рождественских гимнов и перезвон серебра и фарфора. Ни Эллисон, ни Питер не пытались заговорить, потому что никто из них не тяготился молчанием, находясь в этой красивой и мирной комнате.

Наконец и без того уже опоздавшая на ужин Эллисон тихо проговорила:

– Мне надо идти. Веселого Рождества, Питер.

– Веселого Рождества, Эллисон.

Беверли-Хиллз, штат Калифорния

Январь 1985 года

Роба, вероятно, не будет на месте, сказала себе Эмили. Он уйдет на ленч, но…

Если он будет у себя и не занят, она сможет показать ему фотографии Сесилии Фонтейн, которые только что напечатала. За все четыре месяца, что Эмили проработала на «Портрет», она ни разу сама не заходила к Робу. Более того, она никогда сама не договаривалась о встрече.

Утром они с Робом улетают в Париж. Если Роба не будет в офисе, она просто оставит фотографии на его столе с запиской: «Я подумала, что вы захотите взглянуть на фотографии С.Ф. до поездки в Париж. Эмили». Можно даже добавить что-нибудь бодрое, например: «С нетерпением жду путешествия».

Дверь в кабинет Роба была открыта, и Эмили услышала знакомый певучий южный выговор… Элейн.

– Ты остановишься в «Ритце»?

– Да, в «Ритце», – ответил Роб.

Он сказал что-то еще, уже не так громко, но слова сделались неразборчивыми, как будто Роб прошелся по большому кабинету, удаляясь от двери. А может, его слова заглушили губы Элейн. Эмили положила конверт с фотографиями на стол Фрэн и написала короткую записку: «Фрэн, фотографии Сесилии Фонтейн. Эмили». Она уже повернулась, чтобы уйти, когда услышала следующий вопрос Элейн:

– Она тоже там остановится?

Эмили застыла. Элейн говорит о ней! И в ее голосе было столько презрения… презрения, сравнимого со скептицизмом, который Эмили видела в глазах этой женщины в тот день, когда делала ее фотопортреты. Эмили следовало уйти, это подсказывал ей инстинкт самосохранения, но она осталась. И услышала произнесенный на одном дыхании монолог Элейн, весь, от начала до конца.

– В самом деле? В ее-то одежде? Я согласна, что ее новый образ от Энни Холл – шаг вперед по сравнению с ребяческим образом поникшего цветка, но все равно… Она поставит тебя в неловкое положение, Роб. И не важно, насколько хороши ее фотографии. Не понимаю, почему она ничего не делает со своей внешностью. Возможно, она была бедна прошедшим летом, на свадьбе, но ты, вне всякого сомнения, платишь ей достаточно, чтобы она купила более достойную одежду, привела в порядок волосы. Если хочешь, я могу с ней поговорить.

Наступила пауза… тишина. Если Роб и ответил, то говорил он слишком тихо или стоял слишком далеко, чтобы Эмили услышала.

Наконец Элейн продолжила мягко, обольстительным тоном:

– Я знаю, ты не слишком рад этой поездке, Роб, в компании с ней. И раз уж я не могу поехать с тобой, то скорее отпущу тебя с Эмили, чем с любой другой женщиной. Ревновать мне не придется!

Толкнув тяжелую дверь, Эмили выбралась на улицу, под яркое январское солнце, по щекам ее струились слезы.

Робу неприятно ехать с ней в Париж? Он стыдится ее общества? Неужели он платит ей такие деньги в надежде, что она станет выглядеть лучше и перестанет унижать его и журнал, который он так любит?

Роб боялся поездки в Париж, а у нее даже сон пропал, так она волновалась. Эмили занималась французским, языком своего детства, читала о французской истории и штудировала путеводители по Парижу, чтобы не ударить в грязь лицом, если, после того как у всех кутюрье будут взяты интервью, они с Робом смогут погулять вместе. Эмили ничего не ждала сверх улыбки Роба и того, что он будет доволен ее хорошим французским и способностью помочь ему. Эмили не ждала, что Роб обратит на нее особое внимание, но и не предполагала, что, посмотрев на нее, проникнется отвращением к тому, что увидит.

Но именно так и будет!

Эмили стояла под зимним солнцем на бульваре Уилшир. Отсюда было всего несколько кварталов до Родео-драйв и всего полквартала до «Элеганса». Деньги у нее были, большие деньги, полученные от Роба и лежащие в банке. Можно найти Эллисон… она такая сильная, модная. Они с Эллисон поедут на Родео-драйв, накупят там красивой одежды, и Эмили будет выглядеть…

Но вероятно, Эллисон тоже стыдится ее! Эллисон и Роб так похожи – безупречно воспитанные, вежливые, добрые… слишком вежливые и добрые, чтобы показать свои истинные чувства.

Эмили не пошла в «Элеганс», не поехала на Родео-драйв. Вместо этого она перешла улицу и встала на остановке, чтобы дождаться автобуса, который отвезет ее в Санта-Монику, в ее лишенную света квартиру в цокольном этаже и к бутылочке с таблетками, которую она не открывала – в этом не было нужды – с прошлого лета, как уехал Мик.

Какой смысл идти по магазинам? Все деньги мира, вся шикарная одежда Родео-драйв не сделают ее достойной Роба Адамсона. Эмили не понимала, что с ней не так, но что-то было, глубоко запрятанное и болезненное, и это, как убийственная волна прибоя, сметало все неокрепшие чувства – надежду, радость, счастье, когда бы они ни осмеливались поселиться в ее сердце.

Эмили даже не думала о том, чтобы положить бутылочку в чемодан, который возьмет в Париж. Но теперь, сидя в автобусе, который катил по бульвару Уилшир, она почувствовала, как что-то темное и уродливое вновь стало сжимать ее сердце, и решила, что лучше взять таблетки с собой. На тот случай, если боль станет совсем уж непереносимой.

– Роб, пожалуйста, не сердись!

Роб с тихой яростью слушал тираду Элейн и наконец взорвался:

– Не смей так говорить об Эмили!

Элейн была потрясена реакцией Роба. Потрясена и напугана.

– Роб, я никого не хотела обидеть. Я предложила поговорить с ней, помочь ей, разве ты не понял? Я не ее критиковала, а только ее внешний вид. Роб, пожалуйста, не сердись!

Роб посмотрел в растерянные, испуганные, озабоченные карие глаза Элейн и заставил себя проанализировать свою злость. В не меньшей степени, чем на Элейн, он был зол и на себя. Разве он сам не беспокоился, нанимая Эмили на работу? Разве не представлял ее – сочетание наркотиков, грубого хлопка и распущенности – входящей в дома знаменитостей с разрешения «Портрета»?

Да. Но теперь Робу нет дела до одежды Эмили. Он замечает только – и до этого ему есть дело, – что ее серые глаза остаются ясными и что иногда она улыбается.

– Извини, Элейн. Я погорячился. Но к твоему сведению, Эмили меня не смущает. Я горжусь тем, что она работает для моего журнала. И я не хочу, чтобы ты с ней разговаривала.