Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана - Иэн Лесли

Саддам Хусейн вовсе не был глупым реакционером. Он имел талант потрясающе точно угадывать намерения и эмоции других людей. По замечанию Кевина Вудса, Саддам успешно удерживал власть на протяжении многих лет в стране, раздираемой племенными и семейными междоусобицами и живущей в постоянном страхе перед возможным полномасштабным вторжением с Запада[44]. Тем не менее способность Саддама угадывать намерения окружающих, значительно ухудшила его отношения как с собственными подчиненными, так и с политическими противниками из вражеских стран. Его скорее можно назвать «циником», нежели «доверчивым», особенно если иметь в виду политических лидеров далеко за пределами Ближнего Востока.

Саддам слишком поздно понял, что американцы на самом деле намеревались вторгнуться в Ирак. Только в 2002 году он согласился предоставить комиссии ООН полный доступ ко всем объектам и всем территориям. Отчасти это разрешение обусловливалось приказом офицерскому составу в срочном порядке замести следы предыдущих программ по разработке оружия массового поражения. Когда американцы начали проводить активные поиски такого оружия, неумелые действия подчиненных Саддама привели к выводу о том, что они не устраняют, а укрывают следы разработки. Естественно, когда комиссия прибыла в Ирак и ровным счетом ничего не обнаружила, это сбило всех с толку (сторонники Хусейна были удивлены не меньше американцев, потому что были уверены, что, даже если Буш и не найдет оружия, он «подбросит» доказательства его наличия).

Вероятно, западная разведка потому и была введена в заблуждение, что сторонники Саддама были уверены: программа продолжает активно действовать. Вудс задавал главе комиссии вопрос, ответ на который самому ему казался очевидным: думал ли он после проведения проверки, что засекреченная программа по разработке оружия массового поражения все-таки существует и тайно финансируется правительством Ирака? К его превеликому удивлению, глава комиссии кивнул, сказав при этом, что у режима Саддама была настолько разобщенная структура, что одному человеку (кроме самого Хусейна конечно же) вряд ли удалось бы знать обо всем происходящем в Ираке. Но главной причиной он назвал заявление американского президента о том, что ОМП точно есть в Ираке. Никто не верил в возможность вторжения. Никакого вторжения не будет до тех пор, пока американцам не удастся найти серьезные доказательства существования в Ираке опасного вооружения. Это убеждение было широко распространено. И в самом деле, не могло же ЦРУ допустить такую серьезную оплошность…

Саддаму удалось создать вокруг себя атмосферу, в которой каждый видел только то, что хотел видеть. За год до начала войны он публично заявил, что в Ираке нет ОМП, и поэтому он не поддастся на угрозы со стороны США. Но на Западе первую часть его заявления восприняли как ложь, а вторую — как блеф. Тем не менее Саддам говорил правду. По словам Вудса, благодаря действиям своих приближенных, Саддам действительно находился в заблуждении, но в США заблуждались не меньше.

Вся правда о политиках

Мы привыкли обращать внимание исключительно на минусы своей политической системы. Но в демократическом государстве есть и свои преимущества. В частности, демократический строй препятствует развитию заблуждений у высокопоставленных лидеров страны. При демократии у политических лидеров всегда есть оппоненты, способные в любую минуту обрушиться на их голову с критикой. Более того, свободная пресса всегда более чем рада спустить власть имущих с небес на землю и подвергнуть настоящей бомбардировке нелицеприятными фактами. При диктатуре такое вряд ли возможно. Диктаторы привыкли слушать о себе исключительно хорошее, а потому гораздо чаще переходят границу, отделяющую спасительный самообман от пагубного заблуждения. Конечно, эту границу иногда переходят и лидеры демократических стран, как это было, например, во время войны в Ираке с правительствами США и Великобритании. Но, как бы там ни было, это только частный случай, и пусть таковых можно отыскать еще множество, подобная ситуация не настолько распространена в демократическом обществе, если сравнивать его с режимом диктатуры.

На самом деле проблема зрелой демократии в другом: вечно недовольный электорат и неугомонная пресса значительно искажают представления об идеале справедливости. В своем стремлении искоренить обман из сферы общественной и политической жизни мы вполне можем одурачить самих себя.

На протяжении всего ХХ века отношения между прессой и правительством строилось на принципах осмотрительного внешнего приличия. То есть газетчики прекрасно понимали, что политики имеют право на свою собственную личную жизнь, но если между личной жизнью и политическим имиджем наблюдались расхождения, это однозначно расценивалось как обман и лицемерие по отношению к электорату. И об этом предпочитали умалчивать. Но потом появилась настоящая культура радикальной честности. Частично это связано с Уотергейтским скандалом (после которого Ричарду Никсону пришлось уйти в отставку с президентского поста), частично — с повышающимся год от года свободным доступом к информационным ресурсам. Дело в том, что людям вполне справедливо захотелось узнать больше о жизни тех, кому они доверили власть в своей стране. В результате мы стали настаивать на том, что «публичная маска» политиков должна уйти в прошлое, чтобы каждый при желании мог увидеть настоящего, живого человека и посмотреть, насколько последовательно он придерживается заявленных идеалов.

Но несмотря на все надежды, подобные радикальные взгляды не привели к ожидаемому результату. Политические лидеры не стали лучше или честнее. Теперь мы еще больше неудовлетворены их поведением, а потому гораздо чаще думаем о том, что власть предержащие нас обманывают. Иными словами, с тех пор, как у нас появился идеал политической честности, заставить политика говорить начистоту стало еще сложнее.

В этой книге я хотел с разных сторон рассмотреть утверждение, что ложь и обман являются неотъемлемой частью нашей жизни и что граница между честностью и нечестностью зачастую мнима и иллюзорна. Самая распространенная ошибка, которую все мы совершаем, состоит в том, что честность оценивается как черта характера, как качество — то есть что-то, чем человек либо обладает, либо не обладает. Хотя на самом деле стоило бы пересмотреть эти взгляды и считать честность состоянием, в котором человек может пребывать при тех или иных обстоятельствах. Мы постоянно обвиняем политиков в нечестности, но достаточно на одно мгновение задуматься, и станет ясно, что вряд ли все без исключения политики являются социопатичными лжецами.

Если мы хотим получить честных политиков, прежде всего придется создать такие условия, в которых они сами придут к этому. И конечно же начать придется с себя. Первое, что стоило бы сделать, — стать честнее к самим себе. Большинство из нас привыкли считать себя немножко более бескорыстными, более благожелательными и справедливыми, чем мы есть на самом деле. Притом это относится к нам не только как к избирателям, но и как к коллегам или друзьям. Опросы показали, что многие готовы платить высокие налоги, чтобы улучшить состояние публичного сектора, но в то же время на выборах практически все голосуют за того, кто обещает уменьшить налоги. Политики знают эту слабость и предрасположенность к самообману, а потому постоянно обращаются к нашим инстинктам, за что мы их и ненавидим. Общество — хороший пример того, что Фрейд называл «активностью вымещения»; мы мысленно собираем все сомнения по поводу собственной честности и относим их к той группе, которую принято порицать.