Прирожденные лжецы. Мы не можем жить без обмана - Иэн Лесли

Он стал проводить групповые сеансы терапии, которые вскоре завоевали среди парижан невероятную популярность. Посетители приходили в ту самую комнату, где размещалась странная бочка. В комнате было темно; при наглухо зашторенных окнах гости, скрестив ноги по-турецки, рассаживались на полу вокруг бочки и, следуя указаниям ассистента Месмера, брались за длинную веревку, образуя тем самым «магнетическую цепь», через которую во время сеанса должны были проходить потоки «мистической энергии» — точно так же, как электричество бежит по проводу. Из соседней комнаты раздавалась тихая музыка. Как только стихали последние разговоры, в комнату входил сам Месмер. Облаченный в сиреневый халат, он медленно обходил комнату, прикасаясь к посетителям стальной палочкой. Потом ненадолго присаживался напротив каждого гостя, клал руку ему на плечо и не отрываясь смотрел в глаза. Во время этой процедуры многие начинали стонать, вздыхать, а кое-кто даже заваливался на пол в конвульсиях. Таких ассистент Месмера сопровождал в одну из комнат (так называемую «кризисную комнату»), где они постепенно приходили в себя. По окончании сеанса гости Месмера выходили из темного помещения на залитые солнцем парижские улицы. Все в один голос утверждали, что чудесный врач помог им излечиться от всевозможных болезней: от апатии до астмы, от подагры до эпилепсии.

Месмер прибыл в Париж в год смерти Вольтера, когда мыслящей интеллигенции, вовлеченной в постоянные обсуждения достижений эпохи Просвещения, уже не в новинку было увлекаться новаторскими идеями. Интеллигенция живо интересовалась открытиями: как научными, так и псевдонаучными. Мир того времени действительно был наполнен удивительными явлениями, волновавшими пытливые умы: здесь и сила притяжения, открытая Ньютоном, и эксперименты Франклина с электричеством, и исследования кислорода, проводимые Лавуазье, и воздушные шары Монгольфье, способные оторвать человека от земли и пронести его по воздуху… Неудивительно, что идеи Месмера о невидимой энергии, наполнявшей все живые существа, воспринимались настолько же серьезно, как и предположения о других, еще неизведанных субстанциях (таких, как эфир, ядовитые испарения и флогистоны). Почему нет, если на свете еще так много неизведанного?

В таких условиях месмеризм очень скоро стал настоящей сенсацией, а его первооткрыватель — одним из самых обсуждаемых людей в Европе. Благодаря нескончаемому потоку пациентов и выгодным предложениям о сотрудничестве со стороны тайных обществ Месмер заработал неплохое состояние. Его практика стала предметом обсуждения во многих научных журналах. Он был центральным персонажем огромного количества карикатур, актеры пародировали его на сцене, он получил поддержку самой королевы Марии Антуанетты, а его идеи горячо обсуждались во всех научных сообществах, кафе и салонах. Удивительно, но по поводу месмеризма было написано гораздо больше памфлетов, чем на политические темы, хотя в то время французская государственность трещала по швам и дело неуклонно шло к революции. Последователи Месмера в один голос заявляли, что их гуру раз и навсегда решил проблему человеческих страданий. Но в то же время находились и критики, называвшие его шарлатаном, охочим до женского внимания.

Растущая популярность Месмера стала беспокоить традиционных врачей, чье благополучие оказалось под угрозой. И вот в 1784 году король Франции после долгих обсуждений решил, что настало время провести четкую линию между наукой и предубеждениями, между правдой и ложью. Он распорядился сформировать Королевскую комиссию, которой надлежало установить, на самом ли деле методы Месмера оправданны и основываются на животном магнетизме — или же их эффективность объясняется внутренней убежденностью пациентов, полагающих, что методы работают. В комиссию входили Антуан Лоран Лавуазье, почитаемый и сегодня как отец-основатель химии, астроном Жан Сильвен Бальи и профессор анатомии Жозеф Игнас Гильотен (чье имя дало название приспособлению, которое вскоре лишит головы как Лавуазье, так и Бальи). Но самым уважаемым членом комиссии был Бенджамин Франклин.

Может показаться странным, что король захотел привлечь к внутреннему расследованию американского посланника, тем более что главной задачей последнего было получение ссуд для своего правительства из французского бюджета. Но Франклин занимал особое положение в сердцах современников. Он высоко ценил и французов, и англичан (что, к слову, по возвращении на родину стало вызывать подозрения со стороны некоторой части политических деятелей Америки). Уважали его и французы: монсеньор Франклин имел славу человека, сумевшего приручить молнии[46]и изменить внешний облик Америки. Его ценили за преданность идеалам независимости и свободомыслия, обожали за щедрость, отзывчивость и невероятный шарм. Портреты Франклина были практически везде: в газетах, на листовках с приватными объявлениями, на декоративных перстнях, монетах и даже на коробках для нюхательного табака. Участие Франклина в расследовании было необходимым: если бы кто-нибудь и смог убедить общественность в независимости и объективности комиссии по отношению к популярному иностранному врачу, то это был именно он.

Итак, Франклину предстояло встретиться с человеком, методы которого ему нужно было исследовать и дать по поводу их обоснованное заключение. Надо сказать, что жизненные пути Франклина и Месмера пересекались, пусть и не напрямую, на почве общего увлечения музыкой, а если точнее, на почве интереса к усовершенствованному Франклином музыкальному инструменту — стеклянной гармонике, которой многие приписывали целебные свойства[47]. Месмер любил этот инструмент и держал его дома. Он частенько играл на нем для гостей, в числе которых бывали Леопольд Моцарт и его сын Вольфганг Амадей, написавший в дальнейшем несколько произведений для гармоники. При переезде в Париж, Месмер захватил гармонику с собой и в 1779 году пригласил к себе Франклина и мадам Бриллон, их общую подругу, чтобы устроить небольшой домашний концерт, который был всего лишь предлогом для встречи. На самом деле хозяин весь вечер пытался втянуть Франклина в разговор об открытом им магнетизме. Но тот упорно продолжал восхищаться музыкальными талантами Месмера.