Магия горит - Илона Эндрюс

– Бран, я ведь тебе даже не особо нравлюсь, да? Как мой друг не нравится мне.

– С чего ты взяла? – он уставился на меня.

– Возникло такое ощущение. Словно ты пытаешься забраться ко мне в трусики только потому, что я женщина, и ты не знаешь, на что я еще гожусь. Я тебя не так уж и привлекаю.

Он вздохнул и на сей раз по-настоящему посмотрел на меня.

– Ты права. Пойми меня правильно, у тебя классная фигура и все такое. Пожелай ты раздвинуть ноги, я бы не отказал, но мне случалось укладывать в постель девчонок куда красивее.

– Так и знала, – кивнула я.

– Что меня выдало?

– Поцелуй.

– Я целуюсь как ненормальный! – возмутился он.

– То был поцелуй разочарованного мужчины с уязвленной гордостью. Без пыла, – я вручила ему очередной прутик. – Поговори со мной. Притворись, что я путник, заглянувший на огонек. Готова поспорить, гости к тебе редко заглядывают. Ты ведь живешь в тумане?

– Выхожу поразвлечься во время Вспышки, – он широким жестом обвел озеро и лес. – Охочусь, рыбачу. Игра никогда не заканчивается. Хорошая жизнь.

– Значит, ты можешь попасть в реальный мир только во время Вспышки?

– Да.

– Но она случается примерно раз в семь лет. И все эти годы ты сидишь здесь в полном одиночестве?

Бран свистнул. Из темноты выбежал лохматый черный пес и шлепнулся к его ногам.

– У меня есть Конри.

Огромная собака перевернулась на спину и задрала лапы, подставляя живот. Бран послушно почесал Конри.

– Когда становится скучно, я ложусь спать. Иногда на несколько лет, пока она меня не разбудит.

Я дала псу косточку. Он аккуратно взял ее у меня из рук и принялся глодать. А я-то считала одинокой себя. Но у меня имеется возможность выйти куда-то и перемолвиться с кем-нибудь словечком.

– Ты провел здесь много времени, но говоришь без акцента.

– Это мой дар красноречия! Один из трех, что она мне дала. Я могу говорить на любом языке, на каком только пожелаю. А еще я могу исцелять: мои раны быстро заживают. И я самый меткий: я попадаю туда, куда посмотрю. Четвертый дар – мой собственный, от рождения.

– И какой?

– Признай, что это был лучший поцелуй в твоей жизни, и я скажу.

– Прости, могу припомнить парочку получше. По крайней мере один – точно.

– И зачем я вообще трачу на тебя время?

Я покачала головой. Бран ненастоящий. Просто чья-то тень, никаких воспоминаний и отношений… У него нет ничего – только похоть, меткость да безумный взгляд.

– Откуда ты?

– Не помню, – признался он.

– Ладно, а из каких времен? Давно ли ты здесь?

– Не помню.

Я попыталась нащупать какую-то зацепку, то, что известно каждому.

– Как звали твою мать?

– Не помню.

Я посмотрела на звезды. Миссия с самого начала оказалась обречена на провал. Кого я обманываю?

– Блатин, – вдруг сказал Бран. – Ее звали Блатин.

Он схватил меня за руку и заставил подняться.

– Сейчас я тебе кое-что покажу.

По краю озера мы побежали к деревьям. Впереди показалась деревянная хижина, утопающая в зелени. От дома к воде вел причал. Бран потянул меня к крыльцу.

Мы вошли. В камине горел огонь. Справа у стены стояло простое ложе, слева – ряд сундуков. Стены украшала резьба – деревья, руны, воины. Множество бойцов в приступе боевой ярости: изображения выполнены в мельчайших подробностях. На столе лежал свиток с изображением старца с посохом в монашеском одеянии. Он сидел на камне. Подле в морских волнах резвились русалки. Пастырь…

Бран увлек меня к сундуку, а потом распахнул тяжелую крышку. Содержимое покрывало белое полотно. Стрелок сдернул его – внутри лежали человеческие головы.

– Господи…

Он вытащил мумифицированный череп за единственную оставшуюся прядь и вручил мне.

– Все они мои!

Заявляю официально: с настолько неадекватной версией приглашения «посмотреть гравюры» [19] я никогда еще не сталкивалась.

Бран откинул крышку следующего сундука. Шлем кайзера времен Первой мировой соседствовал с мотоциклетной каской, украшенной языками пламени.

Да сколько же на самом деле парню лет?

Третий сундук: клинки. Турецкий ятаган, катана, сабля морского офицера с изящной гравировкой Semper fidelis [20].

– Это – ничто! – он швырнул голову к остальным и потянул меня к задней двери. От пинка створка распахнулась, и мы вышли на крыльцо.

За домом громоздилась гора выбеленных стихией черепов. Курган ощетинился копьями, пробившими кости.

– Вот! – победно махнул рукой Бран. – Есть и другие. Ни у кого столько нет. Отец обделался бы, если б увидел.

С ума сойти…

– Я великий воин. Герой! Я выиграл все эти битвы, – лицо Брана светилось гордостью. – Ты тоже воин, понимаешь меня, да?

Столько жизней… Куча превосходила меня высотой.

– Сколько тебе лет? – прошептала я.

Он перепрыгнул через перила, взял какой-то череп и продемонстрировал мне.

– Мой первый!

На трофее красовался шлем римлянина.

Я не выдержала и села – это уж слишком. Бран опустился рядом со мной. Мы смотрели на курган.

Стрелок опустил голову, и я коснулась его запястья.

– Что с тобой?

– Все равно никто не узнает. Кроме тебя, моих трофеев никто не видел. Никто не узнает, что я совершил. Когда я умру, помнить меня будет лишь Морриган.

– Она не очень сентиментальна? – догадалась я.

Он покачал головой.

– Наша сделка оказалась обманом. Я спас ее птицу, и Морриган предложила выбрать награду.

– Что ты попросил?

– Кто-то другой попросил бы долгой жизни, сильных сыновей… Я захотел стать героем. Всегда иметь много выпивки, женщин и драться.

Черепа в жутковатой тишине таращились на нас пустыми глазницами.

– Попроси ты сильных сыновей, она бы позаботилась, чтобы они в конце концов тебя и убили, – заметила я. – Ее не обыграть.

– Слабое утешение.

– Да.

Я потрогала римский шлем. Металл был холодным.