Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

возражение, что не нужно верить этому вздору, – она говорит: «какой там вздор, царица чуть не каждый день посылает в Германию поезда с припасами; немцы и кормятся на наш счет, и побеждают нас». Напрасны возражения, что это нелепость, и что физически невозможно посылать поезда… Баба отвечает: «Ну уж там они найдут, как посылать»… Как ultimo rat10 ей говорят, неужто она, дура, не понимает, что Государь ничего подобного не допустит? Она отвечает: «Что говорить о Царе, его уже давно нет в России».

– «Да куда же он девался?» – «Известно, в Германию уехал».

– «Да, глупая баба, разве Царь может отдать свое царство немцам?». – Она с апломбом отвечает: «Да ведь он уехал на время – только переждать войну»…

Кто распространяет такие чудовищные бессмыслицы? Это вопрос не важный. Могут распространять не только наши революционеры, но даже сами немцы. Но дело не в этом, что распространяют, а в том, что верят. Вот ужас. <…> Если у нас не будет в скором времени успехов военных, – то Россия придет к немыслимой деморализации.

«Трудовая копейка», 9 августа

Беспорядки в Колпине.

Как сообщают «Биржевые Ведомости», вчера одна из женщин в Колпине затеяла на базарной спор с торговцем овощами. Спор привлек внимание многих из покупателей, которые стали также жаловаться на дороговизну. К 12 часам дня на площади собралась огромная толпа, преимущественно состоявшая из женщин, которые стали раскидывать в разный стороны продукты. Своевременно прибывшая полиция во главе с колпинским приставом рассеяла эту толпу. Совершенно неожиданно после 5 часов вечера, новая толпа женщин в сопровождении освободившихся от работ мужчин направилась к рынку и возобновила разгром. К этому времени толпа состояла из 400 человек. Немедленно было сообщено о разгроме петроградскому губернатору и до его распоряжению в Колпино были отправлены усиленные наряды полиции. К 11 часам ночи порядок был восстановлен. На рынке разбиты 62 лавки и много испорчено товара. Полиции удалось арестовать зачинщицу беспорядков.

Г. Л. Гар, 10 августа

А тут говорят Ковно и Новогеоргиевск уже сданы немцам! Да уже и порядки у нас, что же дальше будет!

За это время ехали уже по Белоруссии и картины везде начались одни и те же: беженцы, беженцы без конца куда ни взглянешь и на дороге, и в лесу и на лугах и в деревнях, больше старики, женщины и дети без конца, живут они по лесам, подлескам и полянам на открытом небе, и только телеги и арбы их покрытие от дождя на прутьях. Сами они не знают куда они идут и бредут, больше куда глаза глядят. Положение их конечно ужасное. Да и вообще положение населения сейчас оставленных под напором неприятеля местности ужасное. Все начальство гражданское очень задолго бежало, земских начальников, ни старшин, ни вол. писарей нет. Скот хотя реквизируют, но далеко не по всем деревням, так что крестьяне не знают, что им делать с ним, а мелкий скот – овцы – прямо оставляют на произвол судьбы. Да наша гражданская власть умеет только 20 числа получать жалованье, да выбивать подати, а когда нужно дело делать, тогда их никого нет. Только и приходит им на помощь Земской Союз и вероятно Городской Союз, которые строят им питательные пункты чайные и пр. и направляют их внутрь России.

С. И. Вавилов, 11 августа

За горизонтом отчаянный грохот и «долбизна». Небо серое, кругом леса, сине-зеленый пояс пущи и длинные нудные нити обозов. Несчастные, обезумевшие беженцы. А по дорогам павшие коровы, лошади усеивают, как вехи, дорогу отступающей армии, коровы – вехи отступления беженцев. Бедные коровы, разбитые, уставшие и оставленные, наивные, простенькие, как их хозяева, – они грустнее всех. В общем, жутко и все кажется безысходным. Ночью, видимо, предстоит идти через пущу (Беловежскую – прим. авт.). Попали в руки газеты, заунывны и полны надрыва, как «Со святыми упокой», да и вообще все сейчас кругом поет России «Вечную память».

А. А. Штукатуров, 13 августа

На рассвете закончили землянку и вскипятили чаю. Вскоре проснулся ротный командир и приказал окапываться, но лишь только приступили к работе, как приказали собираться идти вперед. Вперед прошли немного, но, очевидно, ротным командир затруднялся выбором дороги, долго водил с места на место.

Мы пришли к месту расположения сотни казаков, и, продвинувшись дальше ползком, залегли. Наше отделение выдвинулось на опушку леса.

Оттуда мы стали замечать перебежки немецких цепей и кавалерийские разъезды. Последние мы рассматривали и не могли открыть огонь, так как не знали наши или немецкие. Подпрапорщик и взводный командир ушли на другую сторону окопов и оттуда что-то сильно кричали. Наконец они приказали, чтобы мы отходили и сами быстро побежали вперед.

Лишь только мы их догнали, с левой стороны показались на горе два всадника, по которым мы несколько раз выстрелили. Подпрапорщик нашему отделению приказал тихо отходить отстреливаясь, а сам со взводным во все лопатки побежал в тыл.

Не зная, куда нам идти, мы поспешили за подпрапорщиком и встретили по дороге казаков. Тогда пошли тихо, понимая, что в лесу нам не страшна кавалерия противника. Один больной татарин не мог идти дальше и, конечно, попал в руки немцев. Шли мы без отдыха и страшно устали.

По пути нам встретился старичок – местный житель, которому отделенный приказал идти обратно, несмотря на его уверения, что он вел нашего полкового командира и тот заплатил ему 5 рублей. Старик не мог идти, один стрелок погонял его прикладом. По дороге отделенный ударил одного прикладом просто за здорово живешь.

Наконец, мы вышли на поляну, откуда виднелись наши окопы. Здесь мы посидели, при чем я сильно поспорил с отделенным из-за стрелка, которого он ударил. Когда пришли в деревню, наша рота обедала и нам мало осталось борща и немного хлеба. Едва успели поесть, как приказали собираться.

Водили нас с места на место, но привели сюда же порядочно измучив. Здесь в овраге думали лечь, но нам приказали рыть одиночные окопы. Недолго поработали, как разрешили спать. Но не успели уснуть, как приехала кухня, раздали обед и потом послали за лесом.

Т. Я. Ткачев, 13 августа

Картина пережитого выяснилась в перекрестных разговорах с офицерами 22-й бригады. Они оставили Брест позже нас. В тот день, когда мы уходили, производилась последняя эвакуация.

Раздавали и грабили продукты, вина, консервы, сапоги, одежду, спирт. Словом, творилось что-то дикое и нелепое. Бросались и втаптывались в пыль сотни тысяч рублей. То,