Странствие Кукши за тридевять морей - Юрий Вронский

– Чистое сердце! – вздыхает Андрей. – Если бы твое золото обладало хоть малой толикой этой чистоты! Итак, ты принес его мне. А что ты с ним сделаешь, если я не возьму его?

– Не знаю, – растерянно говорит Кукша.

– Я хочу дать тебе добрый совет, – продолжает Андрей. – Скажи, последуешь ли ты моему совету?

Кукша кивает.

– Золото – идол алчных, – говорит Андрей, – на нем вся грязь мира. Завтра, когда твой корабль отойдет подальше от берега, брось этот ларчик в воду. Пусть он лежит на дне Пропонтиды, там достаточно глубоко и он никогда больше не попадет в человеческие руки.

Корабли отчаливают от царьградского берега, и патриарх трижды осеняет их крестным знамением. На них есть люди, сердца которых обратились к Истине.

Пришли и Епифаний с Патроклом – проститься с Кукшей. Кукша – единственный из отплывающих, которого провожают с объятиями.

Оскольд весел. Мало того, что он теперь почти христианин, как греческий царь, – они с Диром и с теми, кто прошел оглашение вместе с ними, не остались внакладе, несмотря на то, что пришлось вернуть часть награбленной добычи: царь щедро одарил их. Правда, Дир, в отличие от Оскольда, задумчив…

Кукша вместе со Страшком и Некрасом плывет на корабле своих единоплеменников. Страшко и Некрас прячутся до поры среди бочек и мешков с припасами. На корабле, кроме Кукши, нет ни одного христианина. Кукшины земляки славятся своим упрямством, и не мудрено, что они так упорно держатся дедовских обычаев.

На других судах плывут люди разного роду-племени. Тут и словене, и чудь, и варяги, и тиверцы, и уличи, есть тмутараканцы, половцы и бродники[92], но больше полян, русов и их соседей. Среди этого разноплеменного народа тоже преобладают люди, держащиеся своей исконной веры. Однако некоторые из полян и часть варягов по примеру князей решили принять крещение. Тмутараканцы же и бродники – издавна христиане.

В Царьграде к ватаге Оскольда и Дира присоединились поляне и варяги, не участвовавшие в набеге, – это купцы. Они приплыли в Царьград сами по себе, продали пушнину, воск, мед и рабов, купили там паволоки[93], украшения, дорогие вина и теперь плывут назад вместе с земляками. Среди купцов много христиан. Страшко говорит, что многие купцы принимают крещение, потому что греки предпочитают иметь торговые дела с христианами.

И вот Кукша снова в море! Снова он слушает мерный скрип множества уключин и журчание воды вдоль корабля. Как всегда на гребных судах, половина гребцов на веслах, половина отдыхает.

Под скамейкой, на которой сидит Кукша, покоится его окованный медью сундучок. В сундучке Евангелие, кое-что из одежды, холщевый кошель и бронзовый ларчик.

Все дальше и дальше уходит каменистая береговая полоса и высокие стены Царьграда. Наконец, Кукше кажется, что отплыли достаточно далеко, он выдвигает из-под скамейки сундучок и открывает его. Никто не обращает на Кукшу внимания – все глядят на удаляющийся Царьград.

Он неторопливо достает кошель и ларчик, рассеянно смотрит на павлина искусной работы, на гроздь винограда, полуприкрытую листьями, задумчиво поднимает крышку… Содержимое ларчика вспыхивает, словно он полон звезд небесных. Вот этот перстень с изумрудом или это тонкое запястье, усыпанное алмазами, стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней… Кукша захлопывает крышку, опускает ларчик за борт и разжимает пальцы. С негромким всплеском сокровище навсегда исчезает в прозрачных волнах Пропонтиды. Точно так же он поступает и с холщевым кошелем.

– Ты что-то уронил? – спрашивает Страшко.

– Заботу! – отвечает Кукша.

Да, теперь у Кукши нет никакой заботы, связывающей его с Царьградом. Он, как и все, спокойно глядит на великий, счастливый, царственный город, который уплывает все дальше и дальше. Все ниже и ниже опускаются приморские крепостные стены, зато все виднее город на семи холмах, все больше открывается взору золотых куполов и беломраморных дворцов, утопающих в пышной зелени. По склонам холмов лепятся, как пчелиные соты, бесчисленные дома.

Город подернут голубоватой целомудренной дымкой, и, глядя отсюда, издалека, трудно поверить, что там гнездится столько грязи, нищеты и горя.

Мало-помалу дымка густеет, Царьград растворяется в ней и сам на глазах превращается в голубой дым, становится небом.

Мерные взмахи множества весел, воронки на воде от лопастей, мерные рывки корабля вперед. Журчит вода вдоль корабельных бортов, за кормой кипит пенистый след, он тянется сзади, покуда на него не наступает следующий корабль.

Пропонтида в переводе с греческого значит Предморье. Корабли один за другим выходят из Предморья на открытый морской простор, и ветер сразу свежеет. Пловцы держатся северного берега, южный берег мало-помалу удаляется, затягивается сизой дымкой и наконец пропадает.

Море, по которому плывет Кукша с земляками, греки когда-то окрестили добрым именем Евксинский понт, что значит Гостеприимное море. Пока что для Оскольдовых и Дировых пловцов оно оправдывает свое название – погода радует сердце. Небо безоблачно, дует легкий шелоник – так Кукшины земляки, жители Ильмень-озера и Волхова, называют юго-западный ветер.

Однако бывалые люди говорят, что Гостеприимное море не всегда гостеприимно, нередко оно обнаруживает бешеный норов и топит корабельщиков вместе с судами и товарами, поэтому осторожные мореходы предпочитают плавать, не удаляясь от берега. А зимой по Гостеприимному морю лучше вовсе не плавать.

Сарацины же зовут это море Русским, хотя русы живут лишь по северо-восточным его берегам, а остальные берега заселены другими народами. Все знают, что русы славятся свирепостью и безжалостным губительством, перед этими морскими разбойниками трепещут прочие приморские жители, даже те из них, которые и сами при случае не прочь пограбить. Не оттого ли нынешние мореплаватели-сарацины, в отличие от греков, поселившихся здесь еще в незапамятные времена, и называют море Русским, считая его весьма опасным для плавания?