Гонка по кругу - Евгений Шкиль

Совершенно обезумевшие, они кидались под пули или впрыгивали в огонь, а затем, охваченные пламенем, выныривали обратно и, дико завывая, метались из стороны в сторону, пока не падали замертво.

Эту непереносимую вонь паленых тел я никогда не забуду. Жутко. Мерзко. Тошнотворно…

Мы уничтожили практически всех человекообразных тварей. И знаешь, ради чего? Ради того, чтобы в метро вывезли какую-то ценную аппаратуру и вещества. Я точно не знаю, что именно искала в аэропорту бригада сталкеров, пока мы воевали с дикарями, но они это нашли. И как ты думаешь, Ленора, кто получил все бонусы? Простые обитатели метро? Нет – все это стало собственностью небольшой кучки людей, новых подземных олигархов, которые не любят о себе распространяться.

И еще: из Подмосковья никого не эвакуировали. Ни единого человека. Россказни в стиле «мы своих не бросаем» оказались пустым блефом, красивой оберткой для дурно пахнущего куска дерьма. И я уверен: сигнальные огни в окрестностях Москвы до сих пор горят повсюду, тщетно взывая о помощи, которой никогда не будет…

Когда бойня почти закончилась, на меня выскочил недобитый дикарь. Он увидел меня и остановился. Я тоже не стал сразу стрелять.

Я посветил фонарем ему в морду. Возможно, мне просто показалось, – но я увидел в глазах нелюдя проблески осмысленности. А еще там были бездонный страх, затравленная ненависть и какая-то потусторонняя зависть к обычным, живым людям. Дикарь был обнажен по пояс, кожа на его плечах тлела. Наверное, до ядерной войны он принадлежал к субкультуре скинхедов: на левой груди его была вытатуирована свастика, на правой – трезубец, а на животе чернела малопонятная надпись: Sector D. В руках он сжимал нож фирмы «Камиллус». Тот самый, с гравировкой американского флага и четырьмя английскими буквами «My OC». Этот нож я потом подарил нашему военврачу и командиру Андрею Андреевичу.

Наконец, у меня прошел ступор, и я убил дикаря. Прострелил голову. Его рожу, Ленора, я запомнил навсегда. И знаешь почему? Потому что, когда я узнал, как нас обманули наши боссы, я понял, что морда нелюдя – это и есть истинное лицо человека, но честное, без маски и без добродушного оскала.

После спецоперации в аэропорту Внуково и Изварино многие из выживших бойцов так и остались солдатами удачи. Кто-то из них, полагаю, преуспел в работе на Ганзу и до сих пор охраняет больших начальников. Но многие из простых бойцов стали погибать при странных обстоятельствах. Кто-то выходил на поверхность и не возвращался, кто-то травился пропавшими консервами, кого-то настигала шальная пуля в туннеле. В общем, от ненужных свидетелей начали избавляться. Вот и пришлось мне переименоваться, стать Феликсом Фольгером и раствориться среди маргиналов подземки.

Я решил помогать становлению Четвертого Рейха. Из принципа. Просто потому, что у этих отморозков лицо было истинным, без прикрас, без фальшивого благочестия, – как у того нелюдя из Изварино. Бездонный страх, затравленная ненависть и зависть к тем, кто живет… и никакой осмысленности…

Жалею ли я о прожитых двадцати годах?.. Конечно, жалею… все неправильно и все не так…

* * *

Феликс чувствовал себя опустошенным, однако облегчение действительно наступило. Он посмотрел на Ленору с печальной улыбкой и сказал:

– Единственное, о чем я не жалею, – это о том, что встретил когда-то Еву. Она была особенной, всегда противилась тьме, что окружает нас. Я ее любил, но ни разу в жизни не признался ей в этом, все изображал из себя веселого трахаря. А теперь ее нет. И сказать «я тебя люблю» мне больше некому.

Ленора молчала, и Фольгер, вложив в руки девушки нож с надписью «My OC» и потрепав ее по плечу, прошептал:

– Иди, отдохни, нас ждет решающий забег. Мы должны победить и удивить. Обязательно удивить, поступить не так, как от нас ожидают. Ради Деда, ради Евы, ради тех светлых людей, что канули в безвестность в этих вонючих катакомбах.

Ленора, не произнеся ни слова, поднялась с топчана, подарила Феликсу теплую улыбку и, прицепив нож к поясу, вышла из комнатки, а мужчина, закрыв глаза, лег на дощатую кровать. Ненависть и жажда мести на время сменились непреодолимой усталостью. Фольгер заснул.

Ему снилась Ева. Живая, веселая, в ярко-красном платье до колен. Она была счастлива…

И Феликс тоже.

Отведав в местной столовой грибной похлебки за четыре патрона, Кухулин направился к своему вагону, где ему отвели место для отдыха. Ему не нравились любопытные взгляды обитателей Киевской. Незнакомые люди здоровались с ним, поздравляли с успешно пройденным этапом соревнований, желали победы и дальнейших успехов в жизни. На первый взгляд подобное благодушие могло показаться безобидным и даже милым. Что плохого, если люди желают тебе добра? Однако Кухулин понимал, что местные зеваки выражали свою признательность отнюдь не бескорыстно. Они благодарили за подаренные Играми переживания и как бы выдавали аванс на будущее, предвкушая решающую битву между ганзейцами и командой Фольгера.

«Можно ли хоть что-нибудь изменить в их душах? – думал Кухулин, пробираясь сквозь толпу. – Или все безнадежно, и они так и будут радоваться чужим победам и поражениям, так и останутся серыми безучастными наблюдателями, готовыми вознести на пьедестал победителя и освистать побежденного?»

Уже возле своего вагона Кухулин заметил Ленору, входящую в комнату Феликса. Видимо, его жена решила посочувствовать горю Фольгера, потерявшего близкого человека. Кухулину было знакомо чувство утраты, но никогда оно не перерастало в безудержное горе, и людей, слишком убивающихся по своим близким, он понимал мало. Кухулин ощущал некую перемену в отношениях с Ленорой. Теперь она смотрела на него по-другому. Как-то отчужденно, без прежнего беззаветного обожания. Не разочаровалась ли девочка в своем кумире? Впрочем, если разочаровалась, то это даже к лучшему. Пострадает, а потом станет сильнее и закаленнее. И, главное, наконец обретет независимость.

Оказавшись в своей комнатке, Кухулин тут же лег на топчан и мгновенно расслабился. До нового старта оставалось несколько часов, нужно как следует отдохнуть. Капитаном команды двигала исключительно месть. Он жаждал добраться до Грабова. Что ж, если это необходимо для того, чтобы успокоить Феликса, Кухулин поможет ему. Ради тайны кремлевских звезд, которые после катастрофы стали излучать загадочный свет, парализующий волю любого смертного, можно и не такое совершить. Когда-то давно Кухулин покинул родную подземную обитель и решил идти в Москву, плохо понимая зачем…

Теперь он вспомнил, с чего все начиналось. Тринадцать подростков, именуемых суператорами, семь мальчиков и шесть девочек, выращенные не без помощи генных технологий, после ядерной войны остались жить в бункере со своим Учителем. Они росли с пониманием того, что будут избранными, новыми людьми нового мира. Учитель, старый профессор, постоянно внушал им эти мысли.

– Вы, суператоры, – говорил он, – обладаете сверхспособностями, вы можете обитать там, где радиационный фон в сотни раз выше нормы, вы очень сильны и умны. Вам строить будущее, на вас лежит великая ответственность. Наша исследовательская лаборатория далеко не единственная. Я знаю как минимум еще об одной на Соловецких островах. И этот факт внушает мне оптимизм. Человечество не погибнет.