Гонка по кругу - Евгений Шкиль

– Я тебя не понимаю…

Тут Кухулин вспомнил, что находится в Московском метрополитене, что пришел сюда для того, чтобы разгадать тайну звезд, и что незнакомец, трясущий его за плечи, – Феликс Фольгер.

– Извини, это сон, – сухо сказал Кухулин, поднимаясь с топчана.

– Звезды снились? – спросил Феликс.

– Нет, – нехотя ответил Кухулин, – просто бредовый сон.

– Ладно, это не мое дело, – отмахнулся Фольгер, и в глазах его появились боль и ненависть. – Меня сейчас другое волнует: как Граба и его подельничка завалить.

– Я их догоню, – сказал Кухулин. – Скорость бега суператора в полтора раза выше, чем у человека.

– Чья скорость бега? – переспросил удивленный Фольгер.

– Неважно, забудь. Главное, что я их догоню, – Кухулин, не отошедший еще ото сна, сообразил, что сболтнул лишнее.

Феликс понимающе кивнул, задумался на несколько мгновений, а затем спросил:

– А обогнать сможешь?

– Если могу догнать, то могу и обогнать.

– Тогда мы их окружим, – сказал Фольгер, – для них это будет неприятным сюрпризом, сработает эффект неожиданности.

– Можно и так, – согласился Кухулин.

– Четыре километра – достаточная дистанция для того, чтобы обогнать ганзейцев, если они стартуют на минуту раньше? – Феликс пытливо посмотрел в глаза собеседника.

– Вполне, – Кухулин кивнул. – Шпалы и темнота сильно затрудняют бег, я быстро их настигну.

– Хорошо, тогда сделаем так, – Фольгер присел на топчан, вытащил из кармана карту-схему метро. – Ганзейцы стартуют по левому туннелю, мы – по правому. До финиша на Павелецкой нужно миновать четыре перегона через Парк Культуры, Октябрьскую и Добрынинскую. На Парке Культуры мы с Ленорой перейдем в смежный туннель, а ты продолжишь бежать по правому. Перейдешь в левый только на Добрынинской и пойдешь навстречу Грабу. Так эти мрази окажутся в ловушке, в перегоне между Октябрьской и Добрынинской.

– Я понял тебя, – сказал Кухулин. – Если хочешь, я убью их быстро и бесшумно.

– С подельником Грабова делай что вздумается. А ганзейского капитана, – лицо Фольгера искривилось гримасой ненависти, – оставь мне.

* * *

Никогда раньше Алексей Грабов не бегал с такой скоростью. Сталкер многое повидал на своем веку, не раз попадал в переделки, из которых, казалось, нельзя выйти живым. Многие невиданные чудища, порожденные радиацией, после встречи с ним остались гнить среди руин безлюдной Москвы. Грабову, как и любому человеку, было ведомо чувство страха. Но сегодня его впервые охватила самая настоящая паника.

Случилось это минут за пять до старта, когда он пересекся на платформе со своими конкурентами. Долбаный фашист Фольгер был, конечно, противником опасным, но все же не настолько, чтобы вселить в матерого ганзейского сталкера беспросветный ужас. Шестнадцатилетняя ссыкуха вообще была лишь статисткой в играх серьезных дядь. Но вот от спутника Феликса, высокого, рослого, со строгой решимостью в карих глазах, веяло какой-то странной, неодолимой силой. И когда Грабов перевел взгляд с загорелого незнакомца обратно на Фольгера и увидел на его лице лютую ненависть, он постиг шестым чувством, что ярость одного и несокрушимость другого не оставляют ему шансов на победу, а значит – и на жизнь. Грабов попробовал отогнать от себя несвоевременную навязчивую мысль, – ведь нельзя сдаваться заранее. Сколько раз он выпутывался из самых безнадежных ситуаций. Но от этих тщетных попыток Грабов лишь все глубже и глубже погружался в липкую пучину страха. Сталкеру стало абсолютно ясно, что он уже проиграл, и тогда инстинкт самосохранения вкупе с жаждой обмануть судьбу и вопреки ей выиграть соревнования толкнули его на дерзость.

Стараясь вести себя как можно непринужденней, Грабов подошел вплотную к Фольгеру и, ухмыльнувшись, произнес:

– Хреново выглядишь, Феликс. Бледный ты какой-то, совсем неживой. Почти такой же, как и твоя дохлая краля.

Ганзеец очень хотел, чтобы Фольгер не выдержал и при многочисленных свидетелях кинулся в драку, – а это уже попахивало дисквалификацией. По крайней мере, можно было надеяться на такой расклад. Лицо Фольгера вытянулось, он непроизвольно сжал кулаки, но остался стоять на месте. Буквально выдавив из себя вежливую улыбку, тихо сказал:

– Скоро, Граб, ты будешь такой же, как она.

– Ходят слухи, – ганзеец неискренне хохотнул, – что твоя краля перетрахалась с половиной метро. Говорят, она была очень горячей штучкой. Жаль, что я так и не проверил, действительно ли это так.

Фольгер сжал губы до белизны, правый глаз его конвульсивно дернулся, но он ответил замогильно спокойным тоном:

– Ты никогда не смог бы это проверить, потому что такому, как ты, она не дала бы даже за центнер свинины в самый голодный год. Уж лучше с последним бомжом из милосердия, чем с тобой – за любую плату, – Феликс одарил ганзейца взглядом, полным ледяной ненависти, отчего тот отшатнулся, отступив на один шаг.

– Не пытайся меня провоцировать, Граб, до Павелецкой ты все равно не доберешься, – Фольгер растянул губы в злой улыбке, которая показалась ганзейцу свирепым оскалом судьбы.

И вот теперь Алексей Грабов несся по туннелю на пределе своих возможностей. Сзади слышалось тяжелое сопение – напарник Макс еле поспевал за своим капитаном. Ганзейцы миновали уже две станции: Парк Культуры и Октябрьскую, и теперь стремительно приближались к Добрынинской. За ней оставался всего один перегон. А потом – победа, почести, слава, обещанное Главным менеджером вхождение в круг избранных. Паника, охватившая Грабова сразу после старта, постепенно сходила на нет. Теперь, немного успокоившись, он решил, что шансы на победу не так уж и малы. В конце концов, ганзейцы стартовали на минуту раньше. Лишнее время потратится и на переход с правого туннеля в левый; чтобы их настигнуть, Фольгеру придется стать сверхчеловеком. Как бы ненависть ни подгоняла Феликса, выше головы он прыгнуть не сможет.

Туннель между Октябрьской и Добрынинской был коротким, менее одного километра, и Грабов по собственным наблюдениям преодолел более половины пути. Воодушевленный, ганзеец прибавил ходу. И тут словно из ниоткуда вынырнула человекообразная тень. Она попала в свет фонаря и сразу же исчезла. Грабов не успел ничего предпринять, как уже напоролся лбом на чью-то невероятно жесткую ладонь. Земля ушла из-под ног ганзейца. Перекувыркнувшись, он упал на рельсу. Сознание на мгновение покинуло его, а когда Грабов пришел в себя, он услышал душераздирающий крик Макса и хруст ломающихся костей. Подобравшись, ганзеец вскочил на одно колено, вскинув автомат, однако в следующий момент получил мощный удар берцем в голову и провалился в бездонную черноту.

Когда он очнулся, то увидел стоящего над ним рослого мужчину, того самого напарника Фольгера, которого больше всего опасался.

– Ты и в самом деле феноменально быстр, Кухулин, – сказал Феликс, выйдя из тени.

– Как и обещал, я оставил его в живых, – ответил тот и отошел в сторону.