Любя, гасите свет - Наталья Андреева

Клим промолчал, тиская в кармане пачку презервативов. А меня прямо несло:

– На банкет идти я вообще не хочу. У меня нет ни голоса, ни слуха, и я не пою в караоке. Я вообще столько не пью. Почему я должна за свои деньги доставить удовольствие абсолютно чужим людям, а самой весь вечер мучиться? Я не права? Нет, ты скажи?

– Права. Хотя бы потому, что это твои деньги. Ты вправе поступить с ним так, как тебе хочется. Что, налетела стая коршунов? – рассмеялся вдруг он.

– Разве коршуны летают стаей? – подколола я.

– Не знаю. У меня по биологии «тройбан». Ладно, я тебя провожу. До дома. Не переживай, я все разрулю.

Мне стало интересно: как это Качалов все разрулит? Но я хотя бы не соврала Оле. У меня есть парень. И я его сегодня предъявлю.

…Они были дома, и Оля, и Коля. Сидели на кухне, и пили чай.

– Привет, – сказал Качалов.

Оля замерла и уставилась на него.

– Ботинки сними, – сказала я сурово. Пусть не думают, что я миндальничаю со своим парнем. Он у меня под каблуком.

Качалов разулся и протопал на кухню.

– Спички есть? Или зажигалка? – спросил он и полез в карман. Оттуда появилась пачка презервативов. – Черт! Не то достал. Или то? – Он посмотрел на меня.

– Можешь остаться ночевать. И у нас не курят, – сказала я также сурово.

К моему удивлению, Качалов больше не краснел. И сразу стал казаться старше, с презервативами-то в руке.

– Чаю хотите? – пискнула Оля.

– Мы уже поужинали. – Клим придвинул к столу шаткую табуретку и сел. – Значит, так: моя женщина по кабакам не ходит. Так что никакого караоке. Понятно?

– Оля, это он о чем? – удивленно посмотрел на жену мой сосед. Оля смутилась.

– Это она о корпоративе, – злорадно сказала я. – Который организовала.

– Почему я ничего не знаю?

– А мы решили без мальчиков.

Оба «мальчика» нахмурились. Вступила в силу мужская солидарность.

– Дома сиди, понятно? – рявкнул Коля. Я его, признаться, впервые увидела таким.

– А я что? Я ведь хотела как лучше. – Оля уткнулась в свою чашку.

– И еще. – Качалов взял многозначительную паузу. – Мы с Софьей – семья. Нам чужих не надо. Квартиру мы покупаем себе. У вас тоже семья. Невмоготу жить на съемной – возьмите ипотеку. На первый взнос можем одолжить. Условия обсудим. Но жить каждый будет своей семьей. Я доступно объяснил?

– А я что? Я ничего? – на этот раз в свою чашку уткнулся Коля. Я вдруг подумала: а он ведь моложе меня! И Оля тоже совсем еще девчонка. Почему же я перед ними стушевалась? Хорошо, что Качалов поставил их на место.

– Я хотела как лучше, – снова пискнула Оля.

– Софья, идем, пошепчемся, – многозначительно сказал Качалов и встал, демонстративно засунув руку в карман, где лежала пачка презервативов.

Я посторонилась, пропуская его вперед:

– Налево, Клим.

– Сразу видно: мужик, – сказал нам в спину Коля.

Меня прямо распирало от гордости. И это мой парень!

Мы прошли в маленькую комнату.

– Значит, здесь ты живешь? – стал не спеша оглядываться Клим. Я торопливо схватила из кресла кружевной бюстгальтер, залившись до ушей краской. Говорила мне моя мама: Соня, убирай свои вещи в шкаф! Мало ли кто зайдет? Но Качалов сделал вид, что бюстгальтера не заметил.

– Садись, – предложила я ему освободившееся кресло.

– Поздно уже. Родители будут волноваться.

– Так позвони!

– Зачем? Я лучше домой поеду.

– Клим, так не пойдет. Ты мой парень или не мой? Чисто теоретически.

– Теоретически твой.

– Вот и иди до конца! То есть, ты должен остаться ночевать.

– Я?! Здесь?! – Он с ужасом посмотрел на кровать. Я торопливо одернула покрывало. Кровать как кровать. Не царское ложе, но и не односпальная. Нормальная полуторка.

– Что тебя пугает?

– Да вроде банкет уже отменили, – криво усмехнулся он. – И потом: ты забыла? Я на тебя работаю.

Мне захотелось тут же его уволить. Но я сдержалась. Сказала:

– Одно другому не мешает.

– Ладно. Уговорила.

Он позвонил родителям, чтобы сообщить им, что заночует у друга. Я ликовала.

– И чем займемся? – спросил Качалов, закончив разговор.

– Можно чай попить.

– Ага. Чай.

Это его «ага» мне, убей, не понравилось. Что это за намеки? Я посмотрела на часы: половина одиннадцатого. И кивнула на кровать:

– Садись, я тебя не съем. Телик посмотрим.

Он сел. Я взялась за пульт.

– Погоди. – Клим положил свою ладонь на мою руку. – Ты уверена?

Я поняла, что это касается вовсе не телика. И впервые возблагодарила Пашу. Как-никак, я была замужем! У меня уже есть сексуальный опыт, не приходится сейчас краснеть. Я-то знаю, что начинается после того, как мужчина и женщина решили ночевать в одной комнате.

– Да, – сказала я и выключила свет.

О презервативах мы забыли начисто. Обо всем забыли. Черт возьми, это было здорово! Я недаром хотела от него детей, от моего Климки! Он такой… В общем, такой. Весь мой, от вихра на макушке, до больших пальцев на ногах, которые я оплела своими ногами, и прижалась к моему парню так, что между нашими телами не просочился бы и лист папирусной бумаги. И Пашины слюнявые губы на моей шее были моментально забыты. Это ведь была не любовь, а супружеский долг. А я не хочу рожать детей из чувства долга. Я хочу рожать их по любви.

Мы долго не могли остановиться. Где-то далеко хлопнула дверь. Клим поднял голову:

– Соседи?

– Господи! Мы ведь не даем им спать! – Я расхохоталась.

– Тихо! Тс-с-с… – Он положил палец на мои губы. Но я продолжала смеяться. Все страхи были позади. И все сомнения.

Я ничего так и не купила на выигранные миллионы. Да и не хотела купить. Это был лишь повод, чтобы найти свое счастье. Господь большой шутник, хорошо, что и у меня есть чувство юмора.

Я еще не знала, что это мой последний день. Начинался он обычно, как и все предыдущие дни. Как и вся моя печальная осень. Я хотела с утра пойти в клуб, но не нашла в себе сил. Да и желания никакого не было заниматься фитнесом. С полчаса валялась в постели и вяло себя ругала:

«Сколько можно? Возьми себя в руки. Вставай и иди в клуб…»

Но все было бесполезно. Мое тело меня больше не слушалось, а сердце глухо стонало: зачем все? Зачем?! В начале десятого я встала и до полудня бесцельно шаталась по квартире. Пыталась смотреть телевизор, но все давно и ужасно надоело, все эти залакированные новости. Да и старые лица дикторов обрыдли. Я давно заметила, как резко постарело наше телевидение. Как бы все они ни кололись и ни подтягивались, эти медийные лица, взгляд их выдает. Я ничего не имею против стариков, но считаю, что их место не на экране, а на покое. Они его заслужили, пусть отдыхают. Вместо этого мне упорно пытаются внушить, что старость это не только почет, но и предмет особой гордости. И всем остальным тоже придется ждать лет до семидесяти, чтобы получить право учить всех жизни с голубого экрана и процветать.