Погоня - Андрей Троицкий
Шрифт:
Интервал:
— И что ты решил? — спросил Сэм Кроткий.
— Мы закончим с Радченко, — ответил Тухлый. — Тогда я улечу. Но не раньше. Я дал боссу слово. И слово сдержу.
Время тянулось медленно, играло радио, косой дождик сек по крыше и лобовому стеклу. Уже под утро, когда начало светать и стала видна расплывчатая линия горизонта и тяжелые грозовые тучи, висевшие над ней, раздался звонок, которого ждал Тухлый. Тихий голос сообщил, что вся компания находится примерно в двадцати милях восточнее хайвея, на частной ферме.
Машина, взятая в прокат, стоит за сенным сараем, Радченко и девчонка в доме. На дорожной развилке перед въездом на ферму большой рекламный щит риэлторской фирмы «Ремикс». На щите большими синими буквами написано, что здесь продается шестьдесят акров земли. Именно эта ферма и выставлена на продажу.
Закончив телефонный разговор, Тухлый, пребывавший в самом гнусном подавленном настроении, немного оживился. Он сказал, что информация к нему стекается только первосортная, потому что он платит осведомителям, сколько те спросят, без торга. И даже больше. Он приказал Сэму Кроткому развернуть машину и возвращаться на ту дорожную развилку, которую они недавно проехали.
* * *
Радченко остановил машину возле большого светлого дома, стоявшего на холме. Он вылез из салона и огляделся. Дождик едва накрапывал, ветер стих, потеплело. Внизу расстелилась бесконечная равнина, занавешенная туманом. Ночная мгла расступилась, небо сделалось пепельно-серым.
На высокое крыльцо с покосившимися перилами вышел человек в кепке и черном дождевике. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, худой, с вытянутым лицом, серыми водянистыми глазами. Он представился Алексом, сказал, что кровати застелены, гости могут заходить в дом и отдыхать. Радченко объяснил, что двое друзей уже спят в машине, сейчас не хотелось бы их будить.
Алекс ответил, что машину можно поставить под навес сенного сарая. И раскрыть дверцы, друзья смогут спать дальше. Если же они проснуться, в сарае есть большая комната, там двухярусные кровати, свежее белье и вода подведена. Радченко поблагодарил за хлопоты, сунул Алексу деньги. Вернулся к машине, отогнал ее под навес.
Последним выбрался Боб, пошатываясь, он вошел в сенной сарай, разделенный надвое дощатой перегородкой, хотел пойти в комнату следом за братом, но передумал, опустился на пол из неструганных досок. Прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
Он кутался в сырую куртку с разорванным рукавом, на голове козырьком на сторону сидела бейсболка. Грязь, облепившая лицо и шею, стала подсыхать, превращаясь в тонкую коросту, которая трескалась и шелушилась. Запекшаяся кровь оставила следы на подбородке. Разбитый нос распух в основании, из него еще сочилась сукровица.
На этом мертвом нечеловеческом лице жили только глаза. Боб поглядывал на Радченко, стоявшего у входной двери. В этом взгляде жила мольба и тревога. Ему казалось, что прямо сейчас этот русский распечатает второй пакетик с порошком, вывалит его в лужу. В таком случае через два-три часа, когда состояние ухудшится, появится ломота в суставах, дозы не окажется под рукой. Это хуже боли, хуже побоев.
Из-за перегородки вышел Дик, он вытащил сигареты и закурил. Радченко достал телефонную трубку, протянул ее Бобу:
— Звони. Скажешь, где мы. Ферма примерно в пятнадцати милях от поселка. Дом на холме. Они не ошибутся.
Боб плюнул на пол, слюна была густой, вперемешку с кровью.
— Но я не могу. Язык не шевелится.
— Зашевелится, — ответил Радченко. — Сколько их?
— Двое. Когда они первый раз пришли ко мне в Нью-Йорке, их было двое.
— Звони, — Радченко полез в карман. — Иначе…
— Я позвоню, — Боб испугался до обморока. — Только мне нюхнуть надо. Хоть немного. Меня уже ломает.
Радченко не ответил. Боб нажал кнопку, когда трубку взяли, придушенным шепотом коротко объяснил, как добраться до места и дал отбой. Радченко бросил пакет с порошком на пол.
— На, нюхай.
Дик молча стоял в дверном проеме. Он видел сырые поля в белой пелене тумана. В низинах туман был гуще, он поднимался вверх, обволакивая весь мир. Линия горизонта, заметная еще несколько минут назад, теперь стала неразличима. У подножья холма темнела пустая дорога, узкая асфальтовая полоса, уходившая в неизвестность.
Слева двухэтажный фермерский дом, обшитый доской и покрашенный белой краской, поблекшей, местами облупившейся. По периметру разрослись кусты роз и форзиции. Слева под навесом стоит трактор, рядом какой-то прицепной механизм, сеялка что ли. За домом изгородь, столбики с длинными продольными перекладинами, за ними начинается луг. В тумане угадываются потемневшие от дождей высокие круглые кипы сена. Они напоминали бумажные полотенца, только огромные, в полтора человеческих роста, вестом в тысячу четыреста фунтов.
Дик сказал:
— Эх, остался бы тут навсегда и прожил остаток жизни. Слышь, Дима… Еще не поздно передумать.
— Какого черта, это рано или поздно случится, — Радченко покачал головой. — Они все равно не отстанут. Садись в машину и увози их куда-нибудь.
— Все по-дурацки получилось, — сказал Дик. — Я хотел помочь, а вышло наоборот…
— Давай сюда, — Радченко протянул руку.
Дик вытащил шестизарядный револьвер «Смит и Вессон» с трехдюймовым стволом и вложил рукоятку в открытую ладонь. Радченко осмотрел револьвер. Короткий ствол, оружие для ближнего боя. Он откинул барабан: из шести гнезд для патронов два пустых. Всего четыре патрона. Это нормально: если гостей двое, то хватит и четырех патронов. Может быть, хватит.
— Забыл зарядить, — Дик пожал плечами.
Сначала он отвел в машину брата, вернулся за Инной. Она слышала разговор и не хотела уходить. Девчонка смотрела на Радченко заплаканными глазами, хотела что-то сказать, но только всхлипывала. Дик посадил ее впереди, сам сел за руль.
Машина тронулась, развернулась на асфальтовой площадке возле дома, сползла с холма к дороге. И вскоре пропала в тумане.
Белый фермерский дом появился из тумана. Сэм кроткий остановил машину на асфальтовой площадке перед крыльцом. Он вылез, настороженно огляделся по сторонам, открыл багажник. Вытащил помповое ружье, что было спрятано в картонной коробке, и сунул в карман горсть патронов. Он видел, как подъехала вторая машина и остановилась сзади. Вышли парни, лица после бессонной ночи бледные, смурные.
Тухлый стоял рядом. Он вытащил из-за пояса пистолет, подошел к дому, встал на нижней ступеньке крыльца. Он прижал палец к губам, дав сигнал не шуметь. Показал два пальца и махнул рукой парням, чтобы обошли дом сзади, встали под окнами. Тухлый уже хотел подняться по ступенькам, но в последний момент, бросив взгляд на открытые ворота сенного сарая, передумал.
Эти распахнутые настежь ворота, огромный, высотой с трехэтажный дом, сеновал не понравились Тухлому. На мгновение показалось, что в темном пространстве сарая что-то мелькнуло и пропало. Сначала надо проверить, что там. Он показал пальцем на Пугачева, парня с открытым лицом идейного коммуниста. И кивнул в сторону сарая. Пугачев поманил за собой другого бойца Леню Пришвина по прозвищу Рыба. У Пришвина нижняя губа, рассеченная глубоким шрамом, отвисла, поэтому он был похож на печальную рыбу, одинокую странницу океанских глубин.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!