Министерство будущего - Ким Стэнли Робинсон

Удивительно, а может, и нет, но и о Сиккиме, и о Керале часто отзываются как о красивейших местах, оба привлекают больше туристов, чем большинство других штатов Индии. По правде говоря, каждый штат Индии прекрасен, если не полениться посетить его и посмотреть своими глазами. Все страна прекрасна. Так что загадку успеха этих двух штатов нельзя сводить лишь к красоте ландшафта.

Индия, с которой дурно обходились различные завоеватели, в том числе моголы, раджи, британцы, которая настрадалась от глобализации, продажных национальных правительств всяких партий, но особенно Национального конгресса и проиндусской БДП, ныне опозоренных их связью с великой жарой, продолжает возвышаться над всеми и делать все возможное. В Новой Индии в период после великой жары приоритеты были полностью пересмотрены и, где только можно, проблемы решались местными способами. Сикким и Керала – два разных по характеру примера того, чего можно достигнуть с помощью хорошего управления, приоритета индийских ценностей и практики. Разумеется, не все решения наших бед можно найти в пределах индийских границ, какой бы огромной ни была страна как по площади, так и по численности населения. Даже самые большие страны теперь зависят от того, чтобы весь мир вел себя как подобает. И все-таки Индия достаточно велика, чтобы предоставить человеческие, аграрные и минеральные ресурсы для быстрого обновления.

Любопытно проследить, удастся ли распространить прогресс, достигнутый в Сиккиме и Керале, на всю страну, на такие штаты, как Бангалор, так называемую индийскую Кремниевую долину, где сосредоточена основная масса инженерных колледжей. Ныне Бангалор, «город-сад», третий по величине в Индии, процветает как глобальный центр информационных технологий; инновации в виде интернета земель и животного мира способны поддержать процесс полной модернизации индийской глубинки. Кроме того, есть еще Болливуд в Мумбае, а также огромные залежи минеральных ресурсов в горных хребтах и вдоль них. Даже отказавшись от угля, Индия обладает огромными непревзойденными сокровищами. В мире, который полагается на солнечную энергию, Индию воистину ждет благословенная судьба. Индии достается больше солнечного света, чем любой другой стране мира.

Главное теперь связать между собой прошлое и будущее, объединить людское и ландшафтное многообразие Индии в один интегрированный проект. Крупнейшая демократия планеты все еще испытывает огромные проблемы, но имеет мощный потенциал для их решения. Мы должны перенять методы ведения сельского хозяйства у Сиккима, систему управления у Кералы, ИТ у Бангалора и так далее; каждый штат должен внести вклад, а затем мы должны направить общие усилия на благо каждого гражданина страны. Когда мы этого добьемся, мы подадим миру пример, в котором он так нуждается. К тому же если текущие насущные проблемы получится решить в демократической манере для одной седьмой человечества, то число людей, за которых приходится переживать миру, заметно сократится.

Я мчусь, я излучаюсь. Я несусь, я свечусь. Выпущенный на волю, я торкаюсь в центре солнца миллионы лет, прежде чем выскочить на поверхность и улететь прочь. Восемь минут полета до Земли. В вакууме я передвигаюсь со скоростью света, фактически моя пляска и определяет скорость света.

В земной атмосфере, проявляя свойства как волн, так и частиц, я представляю собой четырехмерное пространство, концептуализированное в форме песочных часов в трехмерном пространстве, где в представлении человеческого разума пересекаются пространство и время. Я опять с лету на что-то натыкаюсь, замедляюсь, открепляю застрявших братьев и сестер, все они такие же, все без массы, все со спином, равным единице, то есть бозоны, а не фермионы; разворот на триста шестьдесят градусов, и я снова в исходной точке, в то время как фермионам для возврата в исходное положение нужен разворот на семьсот двадцать градусов. Фермионы – странные ребята!

Я без странностей, я простой. Врезаюсь в атомы и, двигаясь сам, вынуждаю двигаться их, – бах-бах-бах, все по законам Ньютона, атомы атмосферы шевелятся после моего пинка в зад больше, чем без меня. Это и есть тепло. Пока я не врежусь во что-либо, поглощающее меня, я сам не остановлюсь. Еще я могу отлететь от того, на что наткнулся, и уйти обратно в космос, превратившись в свет для какого-нибудь лунного наблюдателя, видящего большой голубой шар и реагирующего на мое попадание на сетчатку глаза. Голубая растровая точка настолько малой зернистости, что ее проще обнаружить – и даже вообразить – как волну. Корпускулярно-волновой дуализм – реальное явление, представить и зафиксировать их единовременность крайне сложно. Четырехмерные модели не работают в трехмерном разуме. Я – загадка, нечто мощное, но не имеющее массы. Нас больше, чем всего остального. Ну, может, не совсем так. Мы мало чего знаем о темной материи, которую правильнее называть невидимой материей, мы не знаем, что там происходит. Предполагается, что отдельные элементы, из которых она состоит, являются моим подобием, а может, и нет, никто не знает. Вся эта фигня летает вокруг нас, как в параллельной вселенной, немного совпадающей с нашей; в любом случае действует гравитация, потому что наличие темной материи выдают гравитационные эффекты. Если мы и похожи на эти темные материоны, то лишь так же, как похожи свет и тьма. Может быть, мы две части одного целого? Я видим, олицетворяю свет; темная материя на самом деле не темная, она невидима, и мы не знаем, что это и каковы ее свойства. Наше отсутствие, наша тень, наш близнец. Хотя их, наверное, намного больше, чем нас. Еще одна загадка среди множества загадок. Мы пролетаем друг сквозь друга, как призраки.

Но я – я, я, я! – врезаюсь в Землю, отскакиваю в глаза наблюдателя на Луне, потом снова лечу, бессмертный, неизменный, стучу голубой искрой снова и снова и по ходу дела, пролетая в облаке моих братьев и сестер, мы все вместе врезаемся в Землю, освещая ее, и газ, окутывающий гидросферу и литосферу, нагревается от наших толчков.

Кто я? Вы, очевидно, уже догадались. Я фотон.

При тусклом дневном свете цюрихской зимы Мэри проводила ежедневные совещания со своим штабом и планировала очередные ходы. Чертова дюжина собиралась по утрам, делилась новостями и строила планы на день, неделю, десятилетие. Да, они ощущали себя как на войне и работали в военном режиме. И все же это была не война, им не противостоял враг, а если он и был, то в лице своих же граждан, у кого имелся избыток денег и азарта. Если считать это состояние войной, то министерство отступало и оборонялось, однако на самом деле борьба велась в основном в сфере дискурсов, войны слов, идей и законов, влекущей за собой угрожающие смертью последствия исключительно в виде вторичного эффекта, вину за который могли легко отрицать агрессоры обеих сторон. Скорее схватка напоминала гражданскую войну, драку политикума с самим собой. В любом случае борьба вызывала гадливое ощущение осадного положения, экзистенциального страха, кануна неотвратимой катастрофы. Множество людей в Цюрихе жили на улице, выпрашивали мелочь, искали работу или, что еще хуже, не искали работу – это было ненормально. Не по-цюрихски.

Тем не менее жизнь Мэри вошла в колею, была, признаться, почти приятна. Или, по крайней мере, не скучна, увлекательна и где-то даже продуктивна. Есть вещи похуже ощущения ответственности за важный проект. Мэри не покидала Цюрих. Когда зимняя мгла начинала действовать на нервы, она отправлялась воскресным поездом в один из альпийских городков. Поезд протыкал насквозь зависший на северной стороне Альп плотный слой облаков, лишавший жизнь в зимнем Цюрихе солнечного света и радости. Говорят, за первые пятьдесят суток нового года выдалось всего восемь солнечных часов, рассеянных по разным дням, – швейцарцы любят вести учет подобным вещам. Поэтому по воскресеньям Мэри делала перерыв и поднималась на поезде к ослепительному сверканию снега. Горнолыжные курорты были переполнены, к тому же Мэри не умела кататься на лыжах; многие городки в Альпах не имели лыжных трасс и были окружены голыми скалами – Энгельберг, Адельбоден и прочие. В этих поселках Мэри могла гулять по снежным тропам пешком или на снегоступах либо просто сидеть на террасе, наслаждаясь холодным лучезарным светом меленького хрусталика солнца в большом белесом небе. После чего возвращалась обратно во мрак.