Я тебя куплю - Лея Кейн

вижу поднос с чаем и выпечкой дяди Наиля.

— Ты бы хоть вид сделал, что сам приготовил, — смеюсь, переведя взгляд на стоящего в дверном проеме Камиля.

Обнаженный по пояс, в полотенце, обернутом вокруг бедер, с мокрыми волосами, он со странной полуулыбкой смотрит на меня, плечом опершись о косяк.

— Ты кушай. У нас дела.

Блин, у меня голова все еще кружится, во рту жуть, руки трясутся после вчерашней пьянки, а он мне о делах! И отказать не могу. Люблю дурака.

Его отвлекает телефонный звонок. Я выбираюсь из постели, плетусь в ванную, где пугаюсь своего отражения. Лицо опухшее, под глазами размазанная тушь, волосы вообще в колтуны сбиты. Красавица, е-мое!

Тянусь к крану и замечаю блеснувший на пальце бриллиант.

Господи, я же ему «Да!» сказала вчера! Вообще не раздумывая. Ни секунды. Взяла и да-кнула! Потом мы долго целовались и… Похоже, я так и отключилась во время поцелуя. И неловко, и смешно. Ну пусть привыкает, раз решил жениться на мне. Я и не такое отчебучить могу.

В мозгу что-то щелкает. В памяти всплывает мой разговор с Глебом, его попытка изощренно избавиться от меня, появление Камиля и его сокрушительный удар. Мне ни на секунду не было жаль Глеба. Даже мысли не возникло оказать ему помощь до приезда «скорой». Зато я с такой животной решимостью приставила пистолет к своему виску, что сейчас потряхивает. Я же ненормальная! Не умнее Ермаковой, пустившей себе пулю в лоб. Только та ждала, что Камиль ее остановит. А я свою жизнь за него отдать решила. Не сомневаясь ни на миг.

Отбрасываю идею умываться и лезу в душ. Полностью. С головой. Надо срочно остыть, проветриться. Тру лицо, тело, вспениваю волосы, смывая с себя вчерашний сумасшедший день, прилипшую грязь, любые следы Глеба.

Снова смотрю в зеркало. Изучаю себя, будто заново рожденная. Я же теперь официально невеста Камиля Асманова. Я снова Ася… Даже он назвал меня по имени. Впервые! Не медсестричка, не док, не девочка, не дура, не овца, не зайка, не детка… Ася!

Кручу кольцо на пальце, любуюсь, наслаждаюсь трепетом в животе, в ногах, в груди. Как же легко ему удалось покорить меня, затмить Глеба и вообще всех. Без красивых ухаживаний, сладких речей. Просто будучи самим собой, не пытаясь казаться лучше и краше. Ворвался в мое сердце и запечатал дверь, чтобы больше никто никогда не вошел, не постучался.

Опять щеки полыхают. Неужели я всю жизнь от одной только мысли о нем краснеть буду? Права Варька, ходячий дефибриллятор.

Он входит в ванную. Медленно, будто спугнуть боится. Обходит меня со спины, обвивает талию руками, глядя на наше отражение с неподдельным интересом. Прицениваясь, что ли.

— У Глеба сотрясение, сломан нос, смещена беззубая челюсть и отбит копчик.

Обалдеть! Ну и удар у тебя, Асманов!

— Так ему и надо, — бурчу я, хоть и понимаю, что это не шутки.

— Адель в бешенстве. Он ничего ей не говорит, а персонал клуба уже доложил, что это я его помял. Так что придется перед ней объясниться.

— Это так важно?

— Да, это важно. Поставим на этой собаке крест. Раз и навсегда. Но завтра. Брат постарается утихомирить эту гадину перед тем, как я окончательно ее добью кое-какими сведениями.

— Ладно, — пожимаю я плечами и разворачиваюсь к Камилю. — А сегодня чем займемся?

— Нами, — проказливо улыбается он, целуя меня…

Из ванной мы выходим только через час затянувшихся нежностей. Мой чай уже остыл, и Камиль идет на кухню за горячим. А я лезу в комод за бельем, но обнаруживаю на нем наши паспорта. Лежат аккуратно друг на друге, ждут своего часа вместе с квитанцией об оплате госпошлины за регистрацию брака.

Ахнув от волнения, я закусываю губу. Судя по дате оплаты, Камиль об этом еще вчера позаботился. До того, как в клуб приехал. Он знал! Был уверен, что не откажу! Упрямый, убедительный, несгибаемый. Каждый свой шаг продумывает, под себя ситуацию гнет, своего добивается. От его неискоренимого упорства несет то жаром, то холодом. Аж страшно становится.

Опять смотрю на кольцо. Маленький пояс, повязанный самим Камилем Асмановым. Оно меньше и аккуратнее того кольца, что дарил мне Глеб, желающий пленить меня шиком, блеском, роскошью. Но оно теплее, легче во всех смыслах.

— Ты ревешь, что ли? — возвращает меня в реальность Камиль.

— Пустяки. — Смахиваю слезу. — Расчувствовалась.

— Ты прекращай это мокрое дело, а то твоя матушка не поверит, что ты добровольно замуж собралась.

Я открываю рот, позабыв все слова. Мы что, едем к маме? Он не шутит?

— Не смотри так. Это дядя настоял. Нельзя девушку в жены брать без благословения родителей. Поторопись. Нам еще в ЗАГС успеть надо, заявление подать.

Я смеюсь. И почему он так стесняется признаться, что сам этого хочет? Целую его, подтянувшись на носках, и роюсь в вещах, соображая, что бы надеть. Выбираю свое любимое — джинсовый костюм и водолазку. Волосы собираю в тугой хвост. От косметики отказываюсь.

Камиль весьма обескуражен, когда я выхожу из спальни. Хмурится, оглядывая меня с головы до ног. Размышляет, как меня за дерзость наказать.

— Это я, Камиль. Такая, какой ты меня купил.

— Да, — кивает он. — Просто привык к… к…

— К Насте? — уточняю мягко. — Ее же никогда не было.

Он вдруг улыбается — расслабленно, снисходительно:

— Так даже лучше.

Помогает мне надеть пальто и сапоги. Сам застегивает их. Едва ли не на руках меня из дома выносит. В машину садит, ремнем безопасности пристегивает, спрашивает, не холодно ли, шапку мою поправляет.

Машину ведет гладко, не гонит, на «красный» не проскакивает, радио включает тихо.

— Камиль, ты не заболел?

— Заболел, — улыбается он, мельком взглянув на меня. — Тобой. Заметила неизвестные науке симптомы?

— Это снова какой-то хитрый ход, да? Усыпляешь мою бдительность, чтобы потом рвануть в самый неожиданный момент?

— Посмотрим, — загадочно отвечает, притормаживая перед пешеходным переходом.

— Не издевайся надо мной! Колись давай! — Толкаю его в плечо.

Он пальцами барабанит по рулю. Терпеливо ждет, пока сгорбленная старушка перейдет дорогу.

— Отвечай, Камиль! — начинаю я сердиться.

Он резко разворачивается ко мне корпусом, заставив вздрогнуть и улыбнуться. Вот! Другое дело. Настоящий Камиль Асманов, которого я знаю.

— У меня до сих пор перед глазами та картина из клуба, — цедит мрачно. — Как тот гондон хватал тебя. Словно ты вещь, игрушка, загнанная в капкан мышь, отданная на съедение голодному коту. Я, как представил, что так же с тобой обращался, так желудок скрутило.

Боже, не верю, что слышу это! Он сравнил себя с Глебом?!