Время шаманов. Сны, дороги, иллюзии - Андрей Лебедь

Он разъяснил, что одним из препятствий является жизненный опыт каждого из нас: именно тот жизненный опыт, столь замечательно помогающий выжить в сложной системе современных взаимоотношений. Огромные «куски» этого жизненного опыта зачастую являются тем «мусором», который препятствует сияющему роднику сознания пробиться наружу. И это происходит потому, что жизненный опыт говорит нам, что важнейшим элементом окружающего мира являемся мы сами — точнее, наши желания, устремления, наши потребности.

— Одной из задач, которые стоят перед вами, является задача изменить свои эгоистические устремления, но для начала их нужно в себе увидеть, — Чимеккей посмотрел на меня и кивнул головой, как будто читая мои мысли

Кирилл рассказал, что когда-то он видел фрагменты своей жизни на стенках воображаемых пузырей.

— Чтобы не потерять сознание, я принялся дышать глубоко и резко, видимо, произошла гипервентиляция лёгких, что, в свою очередь, вызвало такие яркие сны-галлюцинации, — сказал он.

— Это были не галлюцинации и не сны, — сказал Чимеккей. — Ведь эти воспоминания были вполне реальными эпизодами твоей жизни?

Кирилл согласно кивнул.

— Это техника очищения ума. Нет… — поправился Чимеккей, — Это не просто техника, с помощью которой можно достичь каких-то успехов в жизни, это в первую очередь работа сияющего потока сознания. Когда человек готов, этот поток включается в работу и раскрывает вам особые техники, направленные на очищение источника.

Он рассказал, что это могут быть абсолютно разные, иногда неожиданные техники. Кто-то по непонятным для него самого причинам начинает заниматься боевыми искусствами, которые в своей сути тоже являются системами, развивающими сознание, кто-то разрабатывает сам для себя систему голодания и очищения организма…

— Сейчас мы с вами займёмся такими техниками, — сказал Чимеккей, улыбаясь.

Он объяснил нам кратко, что мы должны будем делать, мы уселись на стулья друг напротив друга, попарно. Под звуки, которые Чимеккей извлекал из своего двухструнного игиля, мы пытались петь горловым пением, поднимая энергию из нижней части живота и направляя её в точку, находящуюся в центре лба. Мощный рычащий звук каргыраа Чимеккея служил нам ориентиром и «подпоркой» нашим слабым голосам.

Видимо, живущие в этом доме люди уже привыкли к таким звукам, поскольку не выражали никакого неудовольствия, спокойно занимаясь своими повседневными делами. Примерно через час-полтора такого «пения» мои горло и нёбо словно воспалились, я мог чувствовать любой их участок, по своему желанию «включая» его в процесс извлечения звука. И по мере того, как в этот процесс вовлекались всё больше участков, звук становился всё шире, просторнее, глубже.

Наконец, в определённый момент в моём сознании словно что-то преобразилось — и я «увидел», что протяжный звук каргыраа состоит из вытянутых в последовательную цепочку «пузырьков» или пустотелых шариков, плотно прилегающих друг к другу. Источником их являлась вовсе не моя гортань, а нечто такое во мне, чего я не мог описать, однако, к моему удивлению, вполне мог использовать для генерирования любого звука.

Эти шарики могли быть разных размеров и даже различной формы, однако «пузырьки» каргыраа Чимеккея были идеально круглые, их тонкие стенки казались упругими и прочными. Наполнены они были массивной пустотой — как будто вибрирующий вакуум Вселенной был надёжно заперт в прочные маленькие сферы. Цвет этого «вакуума» был чёрный, иногда — тёмно-коричневый или даже жёлтый. Прислушавшись, я понял что «жёлтое» каргыраа издаёт Ника.

Я так увлёкся разглядыванием этих сфер и их классификацией, что не заметил, как они заполнили окружающее пространство, словно подавляя всё вокруг своей массой. Однако это заметил Чимеккей, потому что мгновенно сменил стиль пения. Теперь его гортань издавала особого рода свист — сыгыт, отдалённо похожий на звучание флейты-пикколо. Как Чимеккей нам объяснял ранее, этот звук издаёт энергия, поднимаемая из основания позвоночника к макушке и словно маленький водопад обрушивающаяся в область межбровья.

Хотя я и тренировался дома в течение долгого времени, полновесный звук сыгыта раньше мне никак не давался. Однако тут я с удивлением обнаружил, что без усилий могу издавать мелодичный сильный звук и даже свободно управлять им, меняя его высоту и тембр. Глаза мои были закрыты, я полностью отдался новым ощущениям, на разные лады варьируя мелодии флейты, и вкакой-то момент понял, что, не открывая глаз, могу видеть всю окружающую обстановку! Словно в прибор ночного видения, в каком-то зеленоватом освещении я видел сидевшего напротив Кирилла, краем глаза различал Ивана и Нику, а совсем на периферии обзора — Чимеккея, мерно раскачивавшегося в такт пению.

И уже почему-то почти без удивления я понял, что звук, который я издавал, вырывался из центральной части моего лба подобно узкому яркому лучу светодиодного фонаря. Более того, я явственно ощутил, что этим лучом я могу касаться любых объектов на расстоянии нескольких метров и даже надавливать на предметы.

Я увидел, что из межбровных центров всех остальных находящихся в помещении людей исходят такие же лучи, имеющие разную интенсивность и цвет. Самым ярким был луч Чимеккея, имевший ощутимую плотность, цвет этого луча менялся в зависимости от высоты звука. Словно лазерная иллюминация, эти лучи метались по комнате, иногда пересекаясь, и в точках пересечения проявлялись яркие вспышки света. Казалось, это невероятно зрелище мечущихся в небольшой комнате лучей можно наблюдать бесконечно долго, однако, через некоторое время наши силы иссякли, и мы один за другим замолчали, пытаясь перевести дух.

Я почувствовал некоторое теснение в лёгких и с удивлением отметил, что вижу сквозь закрытые веки, как некое подобие тёмно-желтого светящегося волокнистого обруча связывает нас всех пятерых на уровне груди. Этот почти невидимый и словно слегка пружинистый «обруч» проходил сквозь наши тела. Мелькнула мысль, что мы образуем нечто вроде ювелирного кольца, где ободом являемся мы четверо, а Чимеккей — словно драгоценный камень в оправе.

Через минуту я открыл глаза. В комнате уже стояли мягкие сумерки, в душе моей царил полный покой. Я словно бы коснулся чего-то такого, что дало мне силы смотреть в будущее с оптимизмом. Я оглянулся и увидел, что умиротворение было написано и на лицах моих друзей. Их глаза сияли, в них читались полное понимание и сознание.

И ещё: абсолютная внутренняя тишина наполняла всё существо. Как будто все потаённые уголки моего тела открылись, и я стал способен улавливать малейшие и тончайшие нюансы ощущений. Я увидел, как моё безмолвное я атакуется поступающими извне сигналами — чувствами, эмоциями, которые, не находя отклика в безмолвии, уходят прочь. На смену им мгновенно приходили другие, чтобы так же исчезнуть в бесконечном потоке медленно сменяющихся чувств.

Незаметно для себя я принялся размышлять о том, что