Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

Толком общаться и ладить с ним в эти дни удавалось только Генри Фоксу: юноша практически не отходил от капитана, тормошил, расспрашивал о чем угодно, лез во все и вся и втягивал в это самого Рэдфорда, казалось, поставив себе целью во чтобы то ни стало обеспечить тому хорошее настроение. Удавалось это ему с переменным успехом, но при нем Джек все–таки немного смягчался, и матросы к исходу недели уже начинали благословлять отзывчивого, ловкого и исполнительного юношу: как и Эрнеста, он с раннего утра был в отличном настроении и ухитрялся сообщать его каждому, с кем сталкивался. Быть может, поэтому Рэдфорд и держал его при себе неотлучно, как талисман, ревниво и недовольно наблюдая за тем, как Генри изредка отлучался, чтобы исполнить какое-то его поручение, помочь кому-либо из матросов или раздать им еду во время перерыва – это тоже входило в обязанности Фокса.

Эрнеста поглядывала на эту его детскую возню немного снисходительно, хотя и с тайной благодарностью. Пока не было возможности покинуть остров, Джека требовалось чем-нибудь отвлечь; а она, лучше всех знавшая своего друга, и без того отлично понимала, что ремонт судна необходимо заканчивать как можно скорее и что по–настоящему успокоиться оба они смогут лишь тогда, когда снова выйдут в открытое море. Именно Эрнеста еще при швартовке настояла на том, чтобы не входить в общую гавань, а обосноваться в маленькой бухте к югу от города – и со своей стороны она, хоть и не столь явно, сознавая, что паника лишь встревожит команду, торопилась покончить со всем не меньше, а может, и больше Джека. За шесть дней, напрягши все силы, удалось вернуть корпусу корабля прежний вид, расставить по местам новые снасти, едва–едва дошитые Макферсоном и его людьми, отскрести киль и днище от огромного количества морских водорослей и раковин, которые ведрами выбрасывались в выгребные ямы, почти полностью закончить ремонт внутренних отсеков – но его при желании можно было закончить и уже в море. Оставалось только просмолить хорошенько корпус, запастись припасами – и можно было снова отправляться в свободное плавание.

И на седьмой день этой лихорадочной работы на «Попутный ветер» неожиданно явился сам капитан Джон Рэдфорд.

Властитель Меланетто был далеко не молод, а по пиратским меркам – и вовсе давно вышел из возраста, когда мог позволить себе вот так, без охраны и лишь со шпагой и парой пистолетов за поясом, являться на чужое судно. Однако, будь Эдвард в тот момент на борту – с утра он был отправлен в город в сопровождении трех человек для закупки провизии – его последние сомнения относительно родства их капитана с этим человеком отпали бы. Они определенно были отцом и сыном – и сходство их казалось тем удивительнее, что проявлялось во всем, что касалось внешности: почти одинаковые черты лица, яркие черные глаза, упрямые складки у губ, накрепко сошедшиеся у переносицы густые темные брови, длинные и непослушные смоляные кудри, заплетенные в ряды длинных кос – Джек обычно перехватывал их шнурком, чтобы не мешали работе, в прошитых же серебряными нитями волосах его отца красовались то тут, то там многочисленные амулеты, слегка позванивавшие при ходьбе. Впрочем, капитан Джон Рэдфорд явно не пренебрегал и вполне земными средствами для собственной защиты: за широкий пояс ярко–алого шелка с золотой тесьмой заткнут был длинноствольный пистолет с костяной рукоятью, выточенной в виде человеческого черепа, а к переброшенной через плечо кожаной портупее крепилась широкая кривая сабля в богато украшенных ножнах. И то, и другое, по слухам, нередко пускалось их обладателем в ход: властитель Меланетто слыл человеком жестоким и опасным, легким на расправу, если только строгие пиратские законы, неукоснительно исполнявшиеся им, не предписывали обратного – и поэтому появление его на палубе «Попутного ветра» мгновенно сказалось на настроении матросов: на верхней палубе остались лишь наиболее стойкие, да и они предпочли сделать вид, что изо всех сил заняты проверкой только-только установленного такелажа. Остальные же, откровенно струхнув, потихоньку утекали в трюм, недобрыми словами поминая счастливчиков, с утра отправленных в город и потому избежавших столь суровой проверки на прочность, или присоединялись к своим товарищам на берегу, как раз заканчивавшим кренгование и покрывавшим днище корабля варившейся тут же в котлах, издававшей ни с чем не сравнимый чудовищный запах смолой. От одного из подобных «храбрецов» капитан Джек и узнал о неожиданном госте.

Генри, отошедший на пару минут, чтобы узнать степень готовности второй партии смолы – первая закончилась, как выразился Джек, до неприличия быстро – пропустил сам момент сего знаменательного события и даже не сразу сообразил, о чем идет речь. Но вдруг ставшее почти серым лицо капитана, когда тот стремительным, обреченным шагом прошел мимо него, казалось, даже не заметив, и направился прямиком к трапу, а также шепотки старых матросов, не понаслышке знавших их зловещего посетителя, сказали Генри больше любых слов.

Джек опередил его всего на десяток шагов – и совершенно не удивился, когда юноша на цыпочках, затаив дыхание, взобрался на палубу следом за ним: казалось, он вообще был не в состоянии чему-то удивляться в этот момент и лишь едва слышно вздохнул, когда Фокс поравнялся с ним и быстро, чуть заметно коснулся локтем. Иной поддержки гордый Джек, вероятно, и не позволил бы никому – даже в столь явно не простой для него ситуации.

Джон Рэдфорд ждал их на капитанском мостике: курил, прислонившись к штурвалу, длинную, затейливо вырезанную из какого-то не известного Генри темного дерева трубку, и его сожженное извечным загаром всякого моряка, а помимо того покрытое густой сетью морщин лицо в сизых, пахучих клубах дыма виделось еще более зловещим – так, что юноша невольно остановился, с опаской припомнив недавний страх своих товарищей и самого Джека. Однако Рэдфорд–младший, похоже, уже совладал со своими чувствами: заметив реакцию своего спутника, он предостерегающе поднял руку, разрешая и приказывая ему остановиться, и один поднялся наверх нарочито неторопливым шагом.

– Скоро ты. Только что сообщили? – голос у капитана Джона оказался низкий и хриплый, но необычайно звучный – хотя он вовсе не стремился говорить громко, Генри показалось, что его вопрос должен быть отлично слышен даже на берегу. – Раньше ты не был столь расторопен.

– Многое изменилось за пятнадцать лет, – в отличие от отца, Джек говорил негромко, и в каждом его слове и движении чудилась некая выжидательная осторожность. Он намеренно встал в трех шагах от своего собеседника и, как и он, облокотился на планшир, но Генри заметил, что левая его рука непроизвольно легла на пряжку пояса, словно в попытке закрыть грудь и ребра от какой-то давящей угрозы. – Зачем ты пришел?

– То же самое я могу спросить и у тебя, – властитель Меланетто выпустил из трубки очередное сизое облачко и до скрипа стиснул ее своими темными, узловатыми пальцами. – Это ведь ты в итоге приплыл ко мне, разве нет?

– Я скорее отправился бы ко дну вместе с кораблем, чем попросил твоей помощи, – глухо вымолвил Джек, не глядя на него, – однако я не вправе требовать того же от команды. Лишь поэтому я рискнул ступить на этот остров. Как только мы закончим работы, то сразу же уйдем, и, клянусь, больше я никогда не обращусь к тебе и ни о чем не попрошу.