Объект закрытого доступа - Фридрих Незнанский

Он помолчал. Потом спросил каким-то странным, утробным голосом:

— А смерти боишься?

Вопрос его прозвучал так зловеще, что у Гали заколотилось сердце.

— Очень, — прошептала она.

— Да, — задумчиво проговорил Хасан, — все ее боятся. И я боюсь.

— Бог позволяет человеку родиться, чтобы он жил, а не чтобы умирал, — быстро сказала Галя. — Если мы кого-то убиваем, мы идем наперекор Богу.

Хасан кивнул тяжелой головой:

— Я тоже так думаю. — Он оторвал руки от колен, перевернул их и посмотрел на свои широкие ладони. — Эх, руки мои, руки… Ты знаешь, я в горах пастухом был. Вот это была жизнь! Зимой в горах снег лежит. И блестит, как стекло! — Он перевел взгляд на Галю: — Ты была когда-нибудь в горах?

— Да. В Абхазии.

Хасан вздохнул:

— Некоторые море любят, но горы лучше. Я вот что думаю: Аллах в горах живет, а не в море. А в море только холодные рыбы. И глаза у них пустые, как у мертвецов.

Хасан протянул руку к Галиному лицу. Девушка вздрогнула.

— Не бойся, — сказал Хасан.

Он осторожно провел ладонью по ее щеке, погладил ее волосы, наслаждаясь их мягкостью. Улыбнулся и сказал:

— Ты похожа на чеченку — у тебя в глазах огонь. Обидно будет, если твои глаза станут холодными, как у рыбы.

Галя поежилась.

— Холодно? — заботливо спросил Хасан.

— Руки замерзли, я их почти не чувствую.

— Дай посмотрю!

Галя повернулась к Хасану спиной. Он наклонился, взял ее руки в свои, легонько помассировал пальцами.

— Больно?

— Не знаю. Я ничего не чувствую, — ответила девушка.

— Это из-за того, что они связаны. Кровь не поступает. Если сильно стянуть, руки могут совсем умереть. У моего друга так было.

И вновь при звуках этого монотонного зловещего голоса Галю забил озноб.

— Прости, — сказал Хасан, — я не хотел тебя напугать. Я ослаблю скотч, чтобы ты могла немного двигать руками. Но если ты захочешь его растянуть, он как леска вопьется в твои запястья. Тогда твои руки умрут, и я ничем уже не смогу тебе помочь. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да.

— Хорошо.

Хасан занялся ее руками. Было больно, и Галя до крови закусила губу.

— Ну вот, — сказал Хасан. — Пошевели пальцами.

Галя пошевелила.

— Теперь все будет хорошо, — сказал Хасан. Он встал с дивана. — Мне нужно идти. Если хочешь в туалет, я…

— Нет! — резко сказала Галя, которая сгорала от стыда при одном воспоминании о том, как Хасан помогал ей «сделать дело» полтора часа назад.

— Ладно, — спокойно сказал Хасан. — Айман сейчас занят. Как только он освободится, мы придем и будем с тобой говорить. Постарайся его не рассердить. А пока поспи. — Он улыбнулся мягкой, почти отеческой улыбкой.

Закрыв за собой дверь, Хасан поднял руку, сжал ее в кулак и крепко впился зубами в костяшку сустава. Подождал, пока выступит кровь, потом вынул кулак изо рта, удовлетворенно кивнул и двинулся дальше.

Айман аль-Адель сидел на диване с тетрадью в руке и что-то писал в ней. Вид у него был сосредоточенный. Хасан подошел к дивану и остановился. Айман оторвался от работы и поднял взгляд на Хасана.

— Чего тебе? — недовольно спросил он.

— Слушай, Айман, эта девушка… — медленно начал Хасан, но Айман его быстро перебил:

— Что с ней?

— Похоже, она и правда ничего не знает.

— Да ну?

— Да, — сказал Хасан. Затем криво ухмыльнулся и добавил: — Я только что был у нее.

Айман вскинул черные брови:

— Ты с ней разговаривал?

Хасан посмотрел на свой окровавленный кулак, облизнул губы и угрюмо ответил:

— Да.

Айман тоже посмотрел на кулак Хасана. Усмехнулся:

— Я вижу. Что же она тебе сказала?

— Она сказала, что ничего не знает. Она сильно напугана, поэтому говорит правду.

— Ты что, бил ее? — с усмешкой спросил Айман.

Хасан пожал широкими плечами:

— Так, немного. Она упиралась.

— И я ее понимаю, — все тем же ироничным голосом заметил Айман. — Любишь русских девушек, да, брат?

— Всяких люблю, — просто ответил Хасан. — Но она ничего про расследование не знает. Это точно, Айман.

— Это уже не имеет значения, — махнул рукой Айман. — Если она тебе так нравится, можешь с ней еще часок поразвлечься. До темноты.

— А потом? — спросил Хасан.

— Потом уведешь ее в лес и сделаешь так, чтобы она уже никогда и никому ничего не рассказала.

— Я? — растерянно переспросил Хасан.

Айман с усмешкой кивнул:

— Да, Хасан, ты. Возьмешь с собой Апти Вашаева. Надеюсь, справитесь вдвоем? Или мне пойти с вами?

— Справимся, — выдохнул Хасан.

— Вот и хорошо. А теперь иди. Операция через два дня, у меня много работы.

И Айман вновь углубился в расчеты.

Полковник Рыцарев открыл дверь в квартиру Ники своим ключом. Ему было приятно чувствовать себя человеком, возвращающимся с работы туда, где его ждет любимая женщина.

Ростислав Вадимович терпеть не мог слова «любовница». В нем звучало что-то пошлое, приземленное; так можно было называть девку, которой удовлетворяешь сексуальный голод. Но к Нике Рыцарев относился совершенно иначе. Ника никогда не позволила бы себе спутаться с мужиком из-за денег. Она была слишком горда для этого. Девушка иногда дразнила Рыцарева тем, что уйдет к другому, побогаче и посолидней его, но Ростислав Вадимович знал, что это только слова.

«А вот тот мальчишка, похоже, так не думал, — внезапно пришло Рыцареву в голову. — Он ведь, дурак, думал, что достаточно будет осыпать Нику золотом, как она тут же, забыв обо всем, завалится с ним в постель».

Ростиславу Вадимовичу было противно вспоминать о Смирнове. В тот вечер парень вел себя нагло и бесцеремонно. Он забрался к Рыцареву в машину и стал оскорблять его, причем старлей Смирнов в нарушение всяческой субординации мгновенно перешел на дерзкое «ты».

— Ты ей не нужен, понял? Она встречается с тобой только из-за твоих сраных денег и из-за твоего надутого живота.

Насчет денег было все понятно, но при чем тут живот? И с чего это он надутый? Слова о животе задели Ростислава Вадимовича за живое. Он был здоров и мускулист, и при желании мог в два счета скрутить этого наглого парня в морской узел. Старлей Смирнов, восприняв его молчание как проявление слабости, продолжил свою бесцеремонную трескотню: