Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

Со многими из них связаны истории об исполнении желаний. Есть целые ритуалы: как стать, какую часть потереть, куда смотреть, чтобы желание сбылось.

— Суеверия, — фыркнул Иржи. И наставительно добавил:

— Доброму христианину не пристало верить в суеверия! Это тебе кто угодно скажет, хоть католик, хоть протестант.

— Между прочим, с нашим покровителем, святым Яном Непомуцким, связаны сразу три такие легенды. Желание можно загадать у его статуи, у решётки, где изображена сцена убийства, и на том месте, где его тело сбросили во Влтаву. Решётка, кстати, там же и стоит, просто есть изображение на ней, а есть ещё вмурованный под решёткой в перила моста крест, и два медных гвоздика, которые… — Макс осёкся, заметив, как недоверчиво глядит на него Шустал.

— Что?

— Есть там крест, в перилах. И гвозди есть. В мостовой.

— Наверное, нам туда и надо, — неуверенно предположил младший страж.

— Хорошо. Пусть так. Придём, встанем на эти самые гвоздики — а дальше что? Обуться в лапти и становиться в них? Или лапти на перила поставить?

— Может, всё-таки на месте разбираться будем? — раздражённо предложил Максим.

— Я не из праздного любопытства спрашиваю, — пояснил Иржи. — Сам знаешь, сколько народу по мосту туда-сюда постоянно проходит. Мы будем у всех на виду, в том числе и у обеих партий, которые рвут друг из друга клочья позади императорского трона. Как думаешь, много времени понадобится, чтобы весточка о наших персонах долетела в Град? И как быстро оттуда явятся королевские гвардейцы?

— По поводу чего им являться? Старых лаптей?

— Смешно. Я, конечно, от своих слов про суеверия не отказываюсь. Только это ничего не меняет. Если возникнет хоть малейшее подозрение, что ты затеваешь какую-нибудь пакость, даже будь ты командором ночной вахты — не поможет.

— Какие тут все, однако, добрые, — проворчал Макс.

— Не в доброте дело. Дело в том, что пять лет мы сидим без солнышка. Да, вроде как свыклись, вроде как живём, почти нормально. Но в душе-то это гнетёт, точит, поедом ест. Все на нервах, и нервы тоненькие-тоненькие, натянутые уже до последнего предела.

Максиму вспомнились слова Хеленки о грядущей тьме, и он невольно вздрогнул.

— Слушай, Иржи, а в других странах что?

— Что — что?

— Там тоже солнца нет?

— У других — свои проблемы.

— Это я понимаю. Но с солнышком там что?

— Солнышко там есть, — нехотя признался Шустал. — Я спрашивал. На Унгельте спрашивал. Да и у наших купцов, которые в чужих землях торг ведут. Есть там солнце. Только ведь дом — тут.

* * *

Пан Фишер, десятка которого несла первую дневную стражу у кордегардии, со страдальческим видом окинул приятелей взглядом:

— Шли бы вы в баню, судари, — посоветовал он. — Стыдно даже смотреть, ну ровно двое бродяг.

— Некогда, пан Фишер, некогда, — махнул рукой Шустал. — Чуть попозже обязательно приведём себя в порядок.

— Куда вы только так спешите? — поинтересовался капрал, но они уже быстро шагали по мосту в сторону Малой Страны. Фишер пожал плечами и вернулся к дверям кордегардии.

— А ты знаешь, что некоторые утраквисты считают, будто с помощью Яна Непомуцкого католическая церковь пытается убрать из памяти чехов Яна Гуса? — вполголоса поинтересовался Иржи, настороженно поглядывая по сторонам.

Максим вздохнул и демонстративно закатил глаза:

— Да мне какая разница? Если на то пошло, меня вообще крестили в православном храме. Только в церкви я лет двадцать уже не был.

Оставив приятеля удивлённо размышлять над услышанным, парень подошёл к каменному парапету. На Карловом мосту, как всегда, было многолюдно, но большинство прохожих торопились пересечь реку и не оглядывались ни на двух запылённых и перемазанных с ног до головы стражников, ни на мостовые башни, ни на знаки, вмурованные в камни древней переправы. Макс вспомнил снимки панорам и невольно усмехнулся: за исключением костюмов, да внешности некоторых здешних пражан, разницы не было, по сути, никакой. Разве что отсутствовали фотокамеры и торговцы сувенирами.

— Тогда тем более не понимаю, с чего вдруг у нас должно получиться. Был же и крестный ход, и молебны, и даже в синагогах, говорят, по-своему молились о возвращении солнца — и всё без толку.

— Иржи, тебе будет достаточно, если я скажу, что знаю причину, но назвать её не могу? И это не вопрос доверия, — быстро добавил Максим. — Это вопрос твоей собственной безопасности. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Нам вообще спать не положено, — скорчил гримасу Шустал. Потом посмотрел по сторонам и сказал:

— Давай. Я-то верю и сделаю, что скажешь, только не затягивай. Если придётся драться — одного моего клинка может не хватить.

— Надеюсь, это вообще не понадобится, — отозвался Максим, доставая спрятанные под кирасой лапти и аккуратно ставя их на вмурованную в парапет медную пластину. На пластине был изображён крест в окружении пяти звёздочек. На секунду рука парня замерла: ему казалось, что едва ветхое от старости лыко коснётся креста, произойдёт что-то важное, значительное.

Но ничего не произошло. Лапти стояли на парапете, младший страж придерживал их руками, чтобы порыв ветра не сбросил реликвию во Влтаву — а по Карлову мосту всё так же спешили сосредоточенные, погружённые в свои заботы пражане. Младший страж огляделся, заметил два больших медных гвоздя, напоминающих железнодорожные костыли; гвозди были вбиты между булыжниками мостовой, чуть в стороне от парапета, и пришлось пошире расставить ноги, чтобы встать на оба гвоздя разом.

Однако и это ничего не изменило. Иржи, стоя спиной к спине приятеля, с ладонью на рукояти кацбальгера, бормотал себе под нос какую-то молитву. Максим тоскливо посмотрел влево, вправо, заглянул за парапет, где внизу быстрый поток разделялся у мостовых опор на отдельные струи.

— Что же вы выбрали, пан? — послышался тихий женский голос.

Белая Пани появилась откуда-то слева, с малостранской стороны, медленно прошла сквозь парапет и остановилась по другую его сторону, внимательно глядя на Максима. Тот, насколько позволяли занятые руки, вежливо поклонился.

— Моё почтение, пани Рожмберк, — он помедлил, подбирая слова. — Я выбрал солнце.

— А как же пани Эва? — поинтересовалась призрачная дама.

— Может быть, возвращение солнца снимет проклятие. Но если нет… Жизнь одного человека или жизнь многих? Разве тут можно выбирать?

— Выбор есть всегда, — улыбнулась Белая Пани.

Максим прикрыл глаза, и