Яблоки не падают никогда - Лиана Мориарти

– Что это была за проблема?

Бруки нахмурилась:

– Полагаю, это была проблема с готовкой. Или с уходом на пенсию. Мои родители не из тех людей, которые грезят о пенсии. Они любили работать.

– У вашей матери в последнее время не появлялись признаки депрессии?

– Вовсе нет. – Бруки моргнула. – В последнее время дела шли не слишком хорошо, но мама просто не склонна к депрессии.

– А как насчет вашего отца? Он склонен к депрессии?

– Он бывает брюзгливым, – осторожно ответила Бруки. – Но никогда жестоким. Если вы на это намекаете.

– Я ни на что не намекаю, – возразила Кристина. – Просто собираю информацию о психическом состоянии ваших родителей.

– Мне бы хотелось, чтобы вы увидели, как папа занимался с детьми, – сказала Бруки. – Даже с бездарными. Особенно с бездарными. Он был так мягок и терпелив, так страстно предан теннису, он просто хотел, чтобы все полюбили эту игру так же, как он.

Это ничего не дало Кристине. Мягкие люди срываются. Терпеливые и добрые при одних обстоятельствах становятся злыми и жестокими при других.

– Но он больше никого не тренирует, верно? Ваши родители отошли от дел, и вы упомянули, что они любили работать. Значит, насколько я понимаю, уход на пенсию не доставил им радости?

– Они немного потерялись. Пытались путешествовать, но они не умеют отдыхать. Мы вообще никогда не ездили в отпуск всей семьей.

– Вы никогда не ездили в отпуск?

– Нет, ездили. Каждое лето отправлялись на неделю в кемпинг на Центральном побережье, – призналась Бруки. – И это было отчасти весело. – Она нахмурилась. – А отчасти нет. – Она вздохнула. – Но у нас было мало времени на отдых, потому что все мы выступали на теннисных турнирах. Мы все время либо ездили на турниры, либо готовились к ним, а родители одновременно с этим пытались содержать теннисную школу.

– У вас было счастливое детство? – спросила Кристина.

Она до сих пор не разгадала эту семью. С виду они казались любящими и жизнерадостными, но она чувствовала, что под их гладкими на поверхности отношениями пузырится какое-то функциональное нарушение.

– Не знаю. – Бруки взяла шариковую ручку, погрызла ее кончик, а потом, будто поймав себя на застарелой дурной привычке, положила ее на стол перед собой и оттолкнула в сторону. – То есть да, оно было счастливым. Но очень занятым. И надо всем доминировал теннис. Теннис похитил наше детство. Времени не оставалось ни на что другое.

– Вас это возмущало?

– Вовсе нет. Я любила теннис. Мы все любили теннис.

– Вы и сейчас играете? – Кристина взглянула на плакат с теннисисткой, висевший в раме на стене.

Ноздри Бруки затрепетали.

– Не на соревнованиях. Иногда играю с отцом. Для развлечения.

– Так вы росли. Родители сильно наседали на вас, чтобы вы выигрывали?

– Мы сами на себя наседали. Все хотели выигрывать. – Бруки проследила за взглядом Кристины, устремленным на фотографию теннисистки, отчаянно вытянувшейся в прыжке для удара слева, будто от этого зависела ее жизнь. – Тяжело сильно хотеть чего-то и отдаваться этому целиком, а потом ничего не добиться. Есть мнение, что нужно просто верить в себя, но правда состоит в том, что всем не бывать Мартиной.

– Мартиной? – Кристина заглянула в свои заметки.

Это еще одна сестра?

– Навратиловой. – Этан указал на плакат.

– Ах да, конечно, – произнесла Кристина.

Единственным известным ей теннисистом был один такой злой, из восьмидесятых. Макинрой. Один из ее дядюшек любил с американским акцентом пародировать его гневные вспышки: «Вы не можете говорить это всерьез!»

– Когда вы сказали: «В последнее время дела шли не слишком хорошо», это стало следствием того ланча в День отца? – спросил Этан.

Хитрый вопрос. Кристина наблюдала за языком тела Бруки, пока та отвечала. Плечи у нее приподнялись, и, чтобы опустить их, она вытянула шею, как черепаха.

– Никаких последствий не было, – уверенно заявила Бруки. – В тот день мы обсуждали темы, о которых раньше никто не говорил, вот и все. Потом мама оказалась в больнице, и мы сосредоточились на этом.

Так ли? Или с того момента все и разладилось?

– Ну ладно, тогда почему вы считаете, что в последнее время дела шли не слишком хорошо? – спросила Кристина.

Бруки притихла:

– Я не знаю.

Это ложь. Вот она. Кристина могла указать на нее, как врач показывает пациенту трещину в кости на рентгеновском снимке.

Бруки знала.

Кристина ждала.

– Вы уверены? – мягко спросила она. – Уверены, что не знаете?

На щеках Бруки появились два красных пятна.

– Да, уверена.

– Вернемся к гостье ваших родителей, – сменила тему Кристина. – Она оставалась одна с вашим отцом? Пока мать была в больнице?

– Да, – ответила Бруки. – Но это продолжалось всего две ночи.

– Верно, – согласилась Кристина. Достаточный срок. Она ждала. Бруки не дрогнула. – Потом ваша мать вернулась из больницы, и Саванна осталась в доме.

– Да. Мы были очень ей благодарны, потому что она взяла на себя приготовление еды.

– Кажется, именно в это время ваш брат Логан узнал кое-что неприятное о Саванне.

На этот раз Бруки точно вздрогнула.

Неужели она рассчитывала, что эта информация не всплывет наружу? Если да, то почему?

Оправилась Бруки быстро, хотя ей пришлось напрягаться, чтобы не отводить взгляд.

– Это Логан рассказал вам?

– Да, – подтвердила Кристина. Он упомянул об этом впопыхах, ему нужно было спешить на урок. – Вы можете что-нибудь добавить?

– Ну… – Бруки помолчала, а потом заговорила с опаской, будто шла на цыпочках среди осколков битого стекла. – Однажды Логан сидел дома и узнал кое-что о Саванне, что заставило нас всех немного… – Она отвела глаза, пытаясь подобрать верное слово.

Этан качнулся на медицинском мяче.

– Занервничать, – закончила фразу Бруки.

Прошлый октябрь

Была середина дня посреди недели в середине его жизни. Логан провел утренний урок и вернулся домой, на свой зеленый кожаный диван, в полупустой таунхаус ясным солнечным днем, полным птичьих трелей, гудения газонокосилок и пылесосов для листвы вперемешку со звуками виолончели – соседка осваивала инструмент. Она оставила записку, предупреждая возможное недовольство: «Спасибо за ваше терпение, пока я учусь играть!»

Логан переключал каналы на телевизоре, пил теплое пиво, доедал на ланч остаток пиццы и пытался не отрывать глаза от экрана и не смотреть на пустые места в квартире, появившиеся с уходом Индиры.