Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф

Когда я говорю об этом, у меня сводит челюсти. Началось с очередной безобразной сцены за завтраком, более дикой, чем обычно. Алекс энергично не желал есть на завтрак манную кашу, которую я перед ним поставил, такой густоты, что она прилипала к ложке. Ему нравилась густая каша, но почему-то в то утро — может, из-за погоды? рисунка на скатерти? — он не хотел смотреть на тарелку. Я знал по опыту, что, как только пора будет уходить в школу, он заноет, что хочет есть. С другой стороны (у родительских обязанностей столько сторон), если бы я настаивал, чтобы он позавтракал, он бы просто надулся и вообще не стал есть. Джейн нарочно не обращала внимания на нас обоих и не притрагивалась к куску хлеба на своей тарелке. Она торопливо готовила какую-то презентацию и собиралась на вокзал позже обычного. Для себя я разогрел булку с клюквенным вареньем из булочной Прайса и положил на тарелку, но мне некогда было даже откусить, потому что я собирал Алексу завтрак в школу. Господи, как же я ненавижу запах арахисового масла в половине восьмого утра. Я подумал, не организовать ли диверсию против сандвича моего сына, например проделать дыру в середине или не обрезать корки, но напомнил себе, что я выше мелких пакостей. И все-таки мечтать не запретишь, и в то четверговое утро я мечтал о том, как бы я привязал его ремнями к стулу и насильно накормил тридцатилитровым бочонком горячей каши. Больше никаких шуток.

— Почему он не ест? — спросила Джейн, поднимая взгляд от своих бумаг. Она посмотрела на часы. — Сейчас уже придет автобус.

Автобус заворачивал за угол Гарнер и Сомерс-стрит без пятнадцати восемь, и обычно Алекс успевал в последнюю минуту. Сегодня это вызывало сомнения.

Алекс посмотрел вверх и пришел к умозаключению.

— Я решил, что не хочу манную кашу. — Он уставился в мою сторону. — Что у нас еще есть?

— Ничего — уже нет времени, — заявил я, как раз когда вмешалась Джейн с вопросом:

— Что ты хочешь?

Мы переглянулись и сделали еще попытку.

— Я посмотрю, что в холодильнике, — сказал я, а Джейн в то же время сказала:

— Ешь то, что перед тобой.

Алекс переводил взгляд с одной родительской единицы на другую, пытаясь определить уязвимое место. Часы у холодильника молча показали семь сорок. Наконец Джейн нарушила молчание:

— Да дай ты ему пончик какой-нибудь или печенье.

Так и вышло, что в 7:44 Алекс несся по улице с печеньем в руке — пока не споткнулся о пролезший сквозь асфальт корень могучего вяза и не распластался на тротуаре. Я наблюдал за ним с крыльца и подбежал, чтобы помочь.

— Не ушибся?

— Нет… кажется. — Он поцарапал обе руки, хотя крови не было. Невидимый автобус громыхал где-то впереди.

— Ну ладно, хорошо. — Я поставил его на ноги. — Теперь беги, а то пропустишь автобус.

— Подожди. Я потерял печенье.

— Алекс, прекрати.

Он яростно замотал головой:

— Я должен его найти.

— Я дам тебе другое, когда вернешься из школы.

— Но я хочу есть. — Он демонстративно сложил руки.

И тогда я дал ему подзатыльник. Я взял его и затряс так, что у него зубы застучали. Всю дорогу по кварталу я его подталкивал. Нет, минуту я потратил на то, чтобы найти это чертово печенье, которое нашлось внизу, на ветке зеленой изгороди. И Алекс не успел на автобус, за рулем которого сидел старый хрыч, глухой к далеким крикам бегущих детей. Я хотел, чтобы этот случай стал для него уроком, и настоял, чтобы Алекс шел в школу пешком, хотя он ныл и просил, чтобы его отвезли на машине.

— Нет. В следующий раз не будешь тянуть.

— Так нечестно!

— Смотри на это оптимистически: по дороге успеешь доесть печенье.

Я оставил его с этой мыслью и пошел домой. Когда я оглянулся, он медленно брел в школу.

В доме меня ожидала гораздо большая опасность. Джейн все еще сидела за столом и злобно таращилась на что-то — на свой доклад, или на кусок хлеба, от которого немножко откусила. Или, может, на меня — я понял это, когда она посмотрела в мою сторону.

— Он успел на автобус?

— Нет. — Я тяжело опустился на стул и взял булку, которую собирался съесть сто лет назад. Она была холодная как лед. Все равно я откусил кусок.

— Как это?

— Он споткнулся.

— Что?

Я торопливо дожевал.

— Он споткнулся. На тротуаре. У него упало печенье, и мы его искали. — Пока я проговаривал, я понял, до чего нелепо все это звучит.

— Значит, он не успел на автобус? Тогда почему ты здесь?

— Потому что я сказал, что ему придется идти пешком.

Она зловеще покачала головой:

— По-моему, это плохая идея. Его могут украсть или того хуже.

— В Фэрчестере-то? Не думаю, что здесь разрешают жить таким типам.

— Не шути. Это может случиться где угодно. В прошлом месяце в Лонг-Айленде…

— Ладно, ладно, согласен, его нельзя оставлять одного. Но теперь он уже прошел полпути. Ты хочешь его догнать?

— Нет, это ты должен его догнать. Мне нужно закончить доклад, и я не могу пропустить встречу…

— Ну да, а у меня пациент ровно в девять.

Она сидела в своем черном костюме «Армани», уже по уши в делах, отдавая приказы своему подчиненному, как там его, Брайсу. Она хлопнула бумагами об стол.

— Послушай, ты, может, собираешься ехать на работу вместо меня?

— Мы что, играем в игру, у кого работа круче?

— Ты, кажется, не понимаешь. — Она с жалостью покачала головой. — Ты должен понять, что такое ответственность. Если б ты просто…

— Кончай.

— Я говорю, если бы ты просто перестал вести себя как ребенок, мы бы все были тебе признательны.

— Ты… — Я замолк, подыскивая слово и находя то, что я никогда не произносил. Но она сидела перед моим носом, эта госпожа Начальница, и доводила меня до ручки. — Никелированная дрянь.

Резкий вдох.

— Что?!

— Ты слышала.

Джейн встала из-за стола в свои полные 176 сантиметров. Поскольку она еще надела каблуки, то была выше меня примерно на пять сантиметров — или была бы, если б я не поленился подняться со стула. Мой подбородок оказался на уровне верхней пуговицы ее пиджака. Она говорила сверху вниз.

— Никогда не смей разговаривать со мной в таких выражениях.

Это было последней каплей. Я медленно встал и посмотрел ей в лицо.

— Сука.

Я даже не успел увидеть ее ладонь, так все быстро произошло. Раз — и мне обожгло скулу. Рот наполнился кровью — внутренняя сторона щеки вдавилась в зубы.