Кровавая месть - Иоанна Хмелевская

— Интересно, с чего у него зубы посинели? — ломал голову Томек.

— Может, от злости? — высказала предположение сестрёнка. — Раз был такой ужасный, значит, злился.

Оба вопросительно взглянули на отца. А тот пребывал в прострации. Доминик чувствовал, что должен что-то сделать, но не знал, что именно. Рационально думать он не мог (как и вообще думать), да, честно говоря, и не хотел. Одержимость Вертижопкой сковала его мозг, а его самого словно завернула в кокон. И только где-то на самом дне полузатоптанное и придушенное чуть шевелилось сознание, что начни он думать, кончится это для него плохо: встрянет в конфликт с хотением и последнее пострадает. Да ещё на краешке мозговых извилин оставался махонький свободный клочок, что включался по мере производственной необходимости. Всё остальное тонуло в непролазном мутном болоте.

Из болота, правда, упорно высовывайся Харальд Синезубый. Дети, можно сказать, подсказали тему, за которую Доминик ухватился, как тонущий за соломинку. Он смутно сознавал, что здесь был некий Харальд — понятно, не тот средневековый, а современный и, похоже, живой, раз дети так им восхищались. А, собственно, почему?

— Он здесь был? — вырвалось у Доминика.

— Кто?

— Тот Харальд.

— Какой?

— Вот именно, какой… Тот, с зубами.

Общая дезориентация ненадолго взяла верх, но скоро скукожилась.

— Ну ты что, пап, — почти обиделся Томек. — У него зубы, как в рекламе. Они туда-сюда носились, то мама, то он…

— И танцевали вместе с мамой, — с восторгом добавила Кристинка. — Но мало. И в уголке.

— И не разбили ничего, — печально констатировал Томек. — Но он к нам ещё приедет, может, даже несколько раз, а я по-шведски научусь, ведь он мне понравился. И интересно, что они ещё вместе сделают.

Ну нет, этим Доминик интересоваться не желал. Что-то в нём где-то ёкнуло, но он даже знать не хотел, что и где, и немедленно это «что-то» удушил. Не волнует оно его. Зато стало любопытно — как-никак профессионал, — чем занимается этот Харальд, коли выделывает такие телодвижения.

— А кем он работает, этот Харальд без зубов? Что делает?

Дети должным образом истолковали свои наблюдения:

— Да вроде то же, что мама. Выставки, реклама и всё такое. Только мама начинает и этот… как его… проект… делает.

— И цвета, и украшения, и ещё всякие штуки…

— Она говорит, это аранжировка называется, — похвалился эрудицией Томек.

— А потом всё в реале устраивает…

— Да ты сам знаешь! А он, Харальд, значит, снимает на камеру, на разные камеры, и добавляет эти… во, эффекты!

— Фотограф? — предположил Доминик.

Томек замотал головой.

— Мало, — с благоговением произнёс он. — Больше. У него что-то с голографией. Я знаю, что это, и мне жутко нравится. Оно такое трёхмерное.

Доминику стало приятно, но даже в голову не пришло, что это он почувствовал отцовскую гордость за таких умных детей. Зато совершенно не понравилась разносторонняя квалификация Харальда, причём совсем непонятно, почему.

— И он так из Швеции всё время ездит? — непроизвольно вырвалось у него, хотя он был абсолютно уверен, что никакие путешествия никаких Харальдов с зубами или без оных его ничуть не волнуют.

— Они выставки или что-то такое в Швеции делают, — объяснил, хвастаясь своими познаниями, Томек. — Понятно, оттуда и приезжает. Здесь уже была одна шведская пани, но только на лестнице. И мама пани Боженке говорила, мы слышали, что вроде будет что-то жутко дорогое. Ну, Швеция богаче нас, может себе позволить. Мама получила заказ и взялась.

— Пожалела ту, что с лестницы, — объяснила Кристинка.

Доминик вновь почувствовал прилив раздражения. Заказ — мерзкое слово. Опять взяла халтуру. Танцевала с Харальдом Синезубым. Да пусть себе эта чужая ему женщина танцует, сколько влезет — его бесценная нимфа танцами не увлекается…

Мысль о Вертижопке согрела издёрганную душу, вызвав, правда, какое-то дополнительное неудобство, но неудобство тут же было изгнано. Доминик стал вспоминать, зачем он, собственно, пришёл, ах, да, отцовский ноктовизор. Порядок, бери прибор и до свидания. Дети продолжали историко-зубные разговоры, он их оборвал (проклятый Харальд просто навяз в зубах!):

— Дедушке надо вернуть прибор ночного видения, у него последняя охота перед закрытием сезона.

— Жалко, — огорчился Томек. — Он здоровский.

— Раз надо, значит, надо, — заявила чужая женщина, появляясь в дверях гостиной. Выглядела она такой приветливой и доброжелательной, что даже трудно было поверить, что это — злейший враг. — Здоровский — не самое верное слово, опять же давно не модное. Чай ещё будешь?

Доминик вдруг обнаружил, что не только выпил чай во вражьем логове, но и съел что-то сладкое с марципаном. С марципаном! Датская сладость! Скандинавия… Харальд Синезубый… Кошмар! Это просто невыносимо, и ведь съеденного не вернёшь…

Знаком был немного с Данией и датскими кондитерскими изделиями, внутри всё сжалось, и он вскочил:

— Нет, спасибо. Отвезу ноктовизор отцу, и надо работать, очень много дел.

— Тогда привет, — попрощалась чужая женщина и исчезла в ванной.

Ни за что на свете не хотел Доминик быть ей благодарным за проявленный такт, а посему изгнал с позором непрошеное чувство, взял из рук сына прибор и покинул вражеское жилище, не обратив внимания на странное отсутствие протестов со стороны детей.

Майка вернулась в гостиную и уселась за работу.

* * *

Большой Шаман надавал по мозгам соответствующим службам, и Боженка получила предварительный проект освоения территории. Общие принципы и технические требования к городку аттракционов и так, ясное дело, были всем известны, зато теперь, наконец, конкретизировались сведения об особенностях капризных грунтов, благодаря чему разработчики стационарных объектов могли приступать к привязке их к определённому участку. Даже конструкторы и механики успокоились.

Вся мастерская была застелена огромными листами с планами и чертежами, Боженка любила работать на бумаге, экран компьютера её не устраивал. Кроме бумаг, в помещении находилась ещё масса народу, поскольку Большой Шаман протрубил сбор всех частей. А чтоб увеличить толкучку, притащил с собой инвестора, который сгорал от нетерпения начать поскорее работу. Просто спать не мог, если не увидит собственными глазами первой фазы, первой ступеньки, которую наконец-то удалось преодолеть. Количество макулатуры инвестора привело в восторг, правда, он ни бельмеса не смыслил в планах и чертежах, не понимал профессиональной терминологии, но вокруг бурлили дискуссии, народ всячески демонстрировал активность и вообще креатив зашкаливал.

Никто не обратил внимания на глухой грохот, раздавшийся за дверью. Затем дверь распахнулась, и вошла Анюта со здоровенной и тяжеленной коробкой в руках.