Бунтующие пролетарии - Димитрий Чураков

"Необходимо также отметить весьма резкие выводы против новой экономической политики, Она, например, так и называется: ‘‘Сатанинский нэп"…" — сообщалось в конце 1923 г. о настроениях рабочих в информационной сводке Донецкого губкома большевистской партии руководству страны. Отчеты из других промышленных регионов беспристрастно фиксировали не менее негативные отклики рабочих о нэпе. Для многих людей, живущих сегодня, это может показаться неожиданным и странным. В сознании сегодняшнего человека нэп представляется самым спокойным и благополучным периодом отечественной истории всего XX века. Отказ от политики военного коммунизма, рыночные реформы, по мнению многих, создавали возможности каждому человеку быстро подняться по социальной лестнице, решить свои материальные проблемы, улучшить благосостояние. Но такое представление о нэпе грешит схематизмом и, в конце концов, ошибочно, как любое суждение, продиктованное не научным знанием, а расхожими газетными штампами. В действительности к нэпу следует относиться как к одному из наиболее непростых испытаний, выпавших на долю нашей страны, которое хоть и оказалось преодолено, но потребовало предельной концентрации и напряжения всех сил.

Начать хотя бы с того, что эпоха войн и революционных потрясений, продолжавшаяся почти семь лет, — с лета 1914 по весну 1921 г., а также кризис военно-коммунистической системы имели самые негативные последствия для экономики и социальной сферы, предопределяли крайне низкие стартовые позиции для любых реформ, какой бы характер они ни имели и какие бы задачи ни решали. Прежде всего Россия понесла чувствительные людские потери. Участие в Первой мировой войне, интервенция и Гражданская война стоили нашей стране несколько миллионов жизней. Помимо этого, два миллиона человек оказались в эмиграции, среди них было немало рабочих. Кроме того, города и веси были наполнены миллионами калек, беспризорных, людей, утративших кров и родных, что также долгие годы негативно влияло на восстановительные процессы в экономике. Но главным наследием, с которым страна вступала в полосу новой экономической политики, являлось даже не это, а то ожесточение, тот раскол общества, которые прежде предопределяли бескомпромиссный, кровавый характер Гражданской войны, а теперь все еще густой пеленой окутывал сознание и ответственного работника, и нэпмана, и представителя интеллигенции, и крестьянина, и рабочего. Раны, обнажившиеся в годы революции и Гражданской войны, были столь глубоки, что простой декларацией мира излечить их было невозможно. Неслучайно в последние годы появились историки, называющие нэп то продолжением военного коммунизма, то продолжением Гражданской войны. Эти современные оценки — тоже преувеличение, но они гораздо ближе к действительности, чем прежние сусальные картинки, рисующие нэповское замирение и процветание.

Нэп не был продолжением Гражданской войны, но он стал временем, последовавшим непосредственно за Гражданской войной, унаследовав многие ее пороки и родовые черты. На международной арене это проявилось, к примеру, в той непомерно завышенной роли, которую играл в начале 1920-х гг. в проведении советской внешней политики Коминтерн, а внутри страны — во временном отказе от амбиционных планов прежнего имперского государства по индустриализации и освоению обширных территорий на Востоке страны. Разрушительные импульсы Гражданской войны изживались обществом болезненно и постепенно. К 1925 г. в основном завершилось восстановление отечественной промышленности, но промышленное производство составило лишь около 75 % от довоенного. Недостаточно быстро шло восстановление топливной базы. Так, довоенные нормы добычи угля в важнейшем угледобывающем районе Донбассе были достигнуты только в 1927/28 хозяйственном году. Не поспевало за общими темпами развития экономики и состояние транспорта. При этом даже такие, довольно скромные, результаты достигались дорогой ценой. И, так получалось исторически, прежде всего расплачиваться за восстановление промышленности приходилось рабочим. Мало-помалу вознаграждение за их труд повышалось, но, во-первых, от слишком низкого исходного уровня, и, во-вторых, не так быстро, как того можно было желать. Кроме того, угнетала рабочих и общая атмосфера, порожденная переходом к новой экономической политике. Они вдруг ощутили, что эпоха революционного романтизма осталась позади. Привыкшие считать себя победителями в революции, хозяевами страны, рабочие с ненавистью смотрели на лоснящиеся витрины магазинов, цены в которых были недоступны для их кошельков, на проносящихся в легковых авто вальяжных нэпманов, на "красных управляющих", вышедших из рабочей среды, но теперь без сожалений и угрызений совести порвавших с ней, на спецов — бывших владельцев предприятий и мастеров, за хорошую плату и высокие должности пошедших на службу к Советам. В силу сказанного совсем не удивительно, что рабочие нередко расшифровывали нэп как "Новую Эксплуатацию Пролетариата" — в большей степени сознание определяет все-таки бытие, а не передовицы в газетах "Правда", "Известия" и "Труд". Результатом отторжения рабочими отдельных сторон нэпа и становится рост массовых протестных выступлений в 20-е гг. прошлого века.

Рабочий протест нэповского времени представлял собой пеструю, динамичную картину, в своем развитии он прошел по меньше мере, два этапа. На каждом из них, помимо общих, существовали какие-то специфические черты рабочего активизма и порождавших его причин. Первый этап являлся переходным, когда рабочие постепенно свыкались с новыми экономическими и социальными реалиями, приспосабливались к жизни в условиях рыночного реформирования. Сполна настрадавшись в годы военного коммунизма, рабочие тем не менее относились к некоторым его проявлениям вполне благосклонно, а потом трудно примирялись с их потерей. К числу таких проявлений военного коммунизма, которые соответствовали представлениям большинства рабочих о справедливости, можно отнести уравнительные тенденции предшествующей эпохи и патерналистское отношение Советского государства к рабочему классу. Особенно позитивно отнеслись рабочие к мероприятиям большевиков, предпринятым в конце 1920-го — начале 1921 г. на гребне военно-коммунистического идеализма, к которым прежде всего относятся отмена оплаты за транспорт; жилье, коммунальные услуги, переход к бесплатной выдаче продовольствия, одежды, обуви и пр. К хорошему, как говорится, привыкаешь быстро, поэтому львиная доля трудовых конфликтов первых нэповских месяцев была порождена именно отказом государства от прежних своих обязательств по бесплатному снабжению и содержанию рабочих, те, являлись прямым следствием перехода к нэповским рыночным механизмам стимулирования труда, которые еще недавно многим рабочим казались благом.

В частности, неудовлетворенность рабочих продвыдачами по карточкам стала одной из причин беспорядков на Обуховском заводе в Петрограде. Группа рабочих этого завода 11 октября 1921 г. прекратила работу и попыталась от имени завкома организовать общее собрание, обзванивая цеха по телефону. Члены завкома вовремя узнали о происходящем. Видя, что их инициатива не удалась, протестующие рабочие оставили завод, причем, выходя из ворот, они избили одного сторожа, попытавшегося преградить им путь. Менее драматичный, но возникший на схожей почве инцидент 12 октября произошел на Металлическом заводе Петрограда. В другом важном регионе страны — на Урале, по данным современных исследователей, основной причиной трудовых конфликтов в 1921–1922 гг. также являлось ухудшение снабжения рабочих продовольствием, предметами первой необходимости, а также спецодеждой. Чаще всего эти конфликты, в которых принимали участие в среднем 40–60 человек, были скоротечными, всего по несколько часов, но иногда длились 2–3 дня. Если рабочие не добивались выполнения своих требований, они нередко просто оставляли свой завод и уходили в деревню.