Правы все - Паоло Соррентино

За восемнадцать минут он уничтожает все, буквально все. Все и всех, кроме меня – своего нового друга. Трудно об этом рассказывать, особенно если вспомнить, что Ратто – пятьдесят лет, а не двадцать пять. И что смертельный ураган носится в полном, абсолютном молчании. Ни оскорбления, ни крика, не слышно даже напряженного дыхания. Сейчас он серьезен, хотя обычно весел и любит шутить. Максимально сосредоточен, хотя в жизни много на что отвлекается и много чем увлекается. Но не сейчас, не в это мгновение. Он как дорожный каток, за рулем которого настоящий профессионал, и у того мало времени. Поэтому он делает все как надо. Чтобы ничего не осталось, чтобы все, что находилось в этом баре, было разрушено. Дело принципа. Он хочет, чтобы этот бар навеки запомнил: жизнь поделилась на две части – до Ратто и после Ратто. По сути, каждый мечтает вписать свою страницу в историю человечества. Альбертино из Ангри сделал этот бар главой книги, в которой школьник прочитает о новом герое.

Когда наконец Альберто Ратто замирает, выясняется, что никому и ничему не удалось сохранить вертикального положения. Все и всё, вещи и люди валяются на полу. Бар кажется намного просторнее. Визуально он выиграл. Так бывает, когда покупаешь пустую квартиру, а заставишь ее всякой дурацкой мебелью – и она кажется малюсенькой, тесной. Здесь же произошло обратное. Если взглянуть на Альбертино, можно прочесть в его глазах, что он доволен. Он все сделал как надо, хотя сам в крови: пока он носился, сметая все на своем пути, в его тело, с головы до ног, вонзались осколки стекла, он похож на любителя радикального иглоукалывания.

Ему на капающую кровь наплевать, хотя я бы на его месте испугался до обморока. Куда там! Он опять насмешлив и весел. Улыбается. Все ясно. Работа сделана, впереди куча свободного времени. Самое малое, что я могу сделать, – отвести его к врачу, чтобы остановить кровотечение. И тут знаете, как поступает наш Альберто, словно мальчишка, которому после школы разрешили зайти к приятелю?

Он говорит с нежной улыбкой, которую я никогда не забуду:

– Как здорово, что ты меня проводишь. Спасибо, Тони!

Говорит звонким, как у подростка, голосом.

Неужели я жил такой насыщенной жизнью? Невероятно, говорю я себе сейчас. Особенно когда Альберто берет меня под руку, словно мы дружим всю жизнь, и шустро, как молодой козлик, тащит меня по улице, а за ним тянется кровавый след, который он оставляет с видом беззаботной баронессы.

Он словно мгновенно забыл о том, какой погром только что учинил. Он уже далеко. «Жизнь не ждет» – вот что он хочет сказать. В отличие от всякого другого, который мог бы оказаться на его месте, он не заводит речь о драке, не вспоминает ее, ничего не говорит. Куда там. Для него это прошлое, причем не слишком-то памятное, я готов рассуждать об этом годами, а для него это обыкновенная история, которую проще забыть, отчасти раздражающая, отчасти неловкая: он сделал все, что нужно, пора двигаться вперед. Он расспрашивает меня о музыкальных планах, не спрашивая, как я очутился в Манаусе, словно нет ничего необычного в том, чтобы встретить такого, как я, в баре на окраине далекой окраины мира.

Когда мы добираемся до врача, оказывается, что все не так просто. Единственного доктора ожидает целая толпа. Среди страдальцев заходящиеся в крике дети, беременные женщины и собравшиеся распрощаться с жизнью старики.

Такого не увидишь даже в Конго во время голода и гражданской войны.

Но рядом с Альберто я словно стою на сцене, и, если честно, мало что в жизни настолько меня веселит.

Он подходит к задумчивому медбрату и объявляет торжественно, как император: «Я упал в колючий кустарник, поэтому меня надо принять без очереди».

Тот не находит слов, потому что второй раз за день Альберто не дает ближнему единственного спасительного средства, которое позволяет справиться со всем, чем угодно. Это средство – время.

Пока медбрат соображает, что ответить, Альберто, под ручку с вашим покорным слугой, распахивает дверь и завладевает врачом. Буквально похищает его двумя пальцами правой руки, безымянным и большим, и без лишних слов просит решить проблему: унять кровотечение в двухстах восемнадцати разных местах.

Врач оглядывает Альберто и встревоженно говорит:

– Надо спешить, а то умрете от потери крови.

Со спокойствием, не знающим равных в истории прямоходящего человечества, Альберто Ратто скромно возражает:

– Доктор, такие, как я, от потери крови не умирают.

Не знаю почему, но я воспринимаю его ответ как несомненную истину.

Тут мы с врачом обмениваемся взглядами, и, клянусь чем угодно, нам в голову приходит одинаковая мысль: «Такие, как Альберто Ратто, вообще не умирают».

Постепенно эта мысль превращается в убеждение. Раз мой новый друг наделен от природы силой и жизнелюбием и ему, в отличие от меня, не нужны стимуляторы, мы с доктором не можем прийти к другому разумному заключению. Врач успокаивается и с невероятным терпением начинает извлекать из крепкого, словно танк, тела Альберто все, что в нем оказалось. Доктор извлекает и промакивает ваткой, а Альберто – я вижу это собственными глазами – зажмуривается, словно вот-вот выдаст глубокую мысль, а потом торжественно, как папа Пий IX, обращается с просьбой:

– А теперь, Тони, расскажи мне подробно о себе!

Этот человек сводит меня с ума. Я уже его полюбил. Не будь он женат на четвертой по красоте женщине Манауса, я бы, клянусь всем святым, сам на нем женился, наплевав на дурацкие предрассудки в отношении гомосексуалов. С ним я словно попал в сумасшедший дом, только в положительном смысле. Я ничего не успеваю понять. Ничего не решаю, я в его власти. Всякий раз, когда я думаю: сейчас он скажет то-то и то-то, сделает то-то и то-то, он сбивает меня с толку. Выдает бесконечный поток новостей, острот и шуток. Каждые тридцать секунд откупоривает новую бутылку шампанского. Он нашел собственный, чудесный способ жить на свете, все, на кого он налетает, от него отскакивают. Никто не создает ему трудностей. Как-то само по себе получается. Жизнь не готовит ему препятствий. Главное – подойти к ней с правильной стороны. То, что ему кажется правильным, тебе всякий раз кажется ошибкой, таящей кучу опасностей, но это не страшно. Ерунда, всякий раз он доказывает обратное. Правда за ним. Он добивается всего, чего хочет, без малейших усилий, и, что еще поразительнее, ему ничего особенно и не нужно. Он не амбициозен, не злоупотребляет своими способностями, он просто живет, но при этом не позволяет себя обмануть. Хочу на нем жениться, повторю я еще раз и больше уже повторять не стану.

В общем, так я и познакомился с Альберто Ратто. Чудесное начало дружбы, благодаря которому я на мгновение поверил, что, если он будет рядом, у меня начнется новая прекрасная жизнь, похожая на ту, что была в Неаполе. Но Альберто дружил со мной, как дружил со многими, я для него означал покой, возможность снять напряжение. Он не брал меня в ночные набеги, в приключения, от которых запросто могло остановиться сердце, на дела, за которые грозила смертная казнь, – все это он проделывал, беззаботно труся по улицам. Нет, для этого у него были другие, я уже не рассчитывал остаться целым и невредимым после суровой бразильской ночи, мне было и так хорошо. Я жил своей покойницкой, однообразной жизнью, которая мне была по душе. И все же, когда возникали трудности, хотелось поболтать или требовался совет, Ратто был рядом, готовый протянуть мне руку, на которой не хватало пальцев, и напомнить, что здесь, среди джунглей, есть тот, кто любит меня, не прося ничего взамен. А это немало, если ты прожил восемнадцать лет в доме, в который редко заглядывает солнце, дремлющем во влажной бразильской тени. С тараканами, которые сидят в засаде, как партизаны времен Вьетнамской войны.