Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони

— Понимаю. И что, принц болел в эти дни?

— Да, и довольно сильно. Я его застал с сильным печеночным воспалением, и мне, к счастью, удалось помочь ему.

На этот раз Жиль понял, что Калиостро говорил ему не правду, что эти «врачебные» отношения, которые он поддерживал с принцем, скрывали что-то другое. Ведь человек, который приходил к Бегмеру, был, может, излишне толст, но без признаков печеночных колик, впрочем, всяких других тоже.

— Вот и вся тайна, — вздохнул врач, склоняясь, чтобы лучше любоваться светом пламени через бокал с шампанским. — И я благословляю то чувство, которое вы питаете к прелестной мадемуазель де Лятур, ведь именно ему я обязан вашему вмешательству. Но ведь вы в Париже недавно, когда же вы успели ее встретить? Она же почти совсем не выходит в свет.

Жиль терялся в поисках загадки, которую преподносил ему этот человек. Он потерял бдительность и рассеянно ответил:

— О, Жюдит я встретил довольно давно.

Тотчас же он спохватился о допущенной им глупости.

— Жюдит? Но мадемуазель де Лятур зовут вовсе не так, она же Жюли?

Сверкающие глаза врача повелительно вперились в залившееся краской лицо шевалье. Он натянуто улыбнулся, стараясь скрыть смятение и неловкость.

— Я сказал «Жюдит»? Вероятно, я просто обмолвился.

— Нет же, вы не обмолвились. Вы сказали «Жюдит» совершенно сознательно, потому что вы ее действительно знали давно, даже очень давно. И вы знаете о ней гораздо больше, чем я.

Приветливость тона врача совершенно исчезла.

Теперь в нем чувствовалась скрытая волна угрозы. И Жиль внезапно почувствовал, что улыбчивая внешность, очаровательные манеры этого человека скрывали что-то бесконечно угрожающее и опасное. В то же время его охватил страх: не навлек ли он беды на ту, которую он любил больше всего на свете своим неосторожно оброненным словом. Взгляд Калиостро стал невыносим.

Бренчание колокольчика на входных дверях двора избавило его от необходимости ответа. Врач вздрогнул и отвел от него свой насупленный взор.

— Кто это может прийти в такой час? — прошептал он сквозь зубы.

Тотчас вошел великан-консьерж, прошептал что-то на ухо своему хозяину. Тот вздрогнул, устремился к Жилю, схватил за руку, повлек его в глубину комнаты к маленькой потайной двери, сунув ему по пути зажженный подсвечник.

— Быстро выйдите и не показывайтесь! Неожиданный посетитель. Это ненадолго.

— Я вовсе не хочу вас беспокоить, — запротестовал Турнемин. — И не намеревался задерживаться здесь надолго. Скажите вашему слуге, чтобы он привел мою лошадь, и я вас оставлю.

— И речи об этом не может быть. Нам еще надо поговорить. Вы — личность много более интересная, чем я предполагал.

— Но в конце-то концов…

Протест был напрасным. Железной рукой Калиостро втолкнул своего гостя в довольно узкий кабинетик, поставил подсвечник на покрытый черным бархатом стол и вышел, тщательно закрыв за собой дверь. Да с такой тщательностью, что Жилю показалось, что он закрыл ее на ключ.

Оскорбленный этим, он бросился было обратно к двери, но, поразмыслив, оставил первую свою мысль освободиться отсюда во что бы то ни стало. Может, будет интереснее попытаться увидеть, что это за неожиданный визитер пожаловал в такое время.

Обследовав дверь, он обнаружил довольно длинную щель в двери, узкую, но, прильнув к ней глазом, можно было увидеть часть пространства библиотеки с врачом и неожиданным посетителем.

Это был мужчина лет пятидесяти, с красивым лицом, импозантной внешностью, в одеждах из черного шелка с жабо и манжетами из великолепных кружев. Коротко подстриженные прекрасные посеребренные волосы вились вокруг круглой шапочки, которую обычно носят священники, но эта шапочка была пурпурной. Жиль же достаточно был посвящен в церковную иерархию и тотчас же понял, что это князь церкви. Калиостро склонился перед ним в низком поклоне.

Посетитель промолвил приветливым голосом:

— Итак, мой секретарь Рамон де Карбоньер видел, как вы выходили сегодня вечером от прелестной графини, и он не ошибся. Вы, стало быть, в Париже, дорогой мой колдун, и вы еще не у меня! Я ведь могу сделать вид, что рассержен.

— Ваше преосвященство в этом случае впал бы в серьезную ошибку, но, когда я явился с визитом к вам, мне было сообщено, что вы в своих владениях Куиврей.

— Ну вот еще! Вы могли бы и приехать ко мне или же отправить послание. А почему вы не предупредили меня о вашем приезде? Вы же знаете, что вы мне очень нужны. Уже долгие месяцы я буквально умоляю вас приехать пожить в Париже, а вы все упрямо цепляетесь за этих бордоских судейских крючкотворов. Что представляет собой этот шевалье де Ролан или даже маркиз де Каноль, когда сам Роган нуждается в вас! Кто они такие, чтобы вы так долго оставались в их распоряжении?

Из своего кабинетика Турнемин не мог не догадаться, что это был не кто иной, как великий духовник Франции принц Луи де Роган, кардинал-архиепископ Страсбурга. И то, что он разыгрывал сцену ревности перед итальянцем, только усиливало его любопытство. Что же это был за неизвестный врач, которого принц крови тайно призывал к себе, чтобы сам Роган умолял его подобно покинутой любовнице? Что это за человек, который называл себя другом Жюдит? Его удивление еще более усилилось, когда он услышал меднозвучный голос Калиостро, ибо в этом голосе слышалась совершенно непонятная суровость учителя по отношению к ученику:

— Мои дела с должностными лицами города еще не закончены, и вашему преосвященству хорошо известно, что я вернусь к нему, как только это будет возможно. Могу ли я только спросить, каким образом вам стало известно, что я нахожусь в этом доме?

Кардинал уселся с усталым вздохом в кресло, которое только что занимал Жиль.

— Рамону, проявляющему к вам все знаки восхищения, удалось выудить ваш адрес у графини. Вы же не будете сердиться на эту обворожительную женщину? — добавил он, видя насупленные брови Калиостро. — Узнав, что я только что приехал в Париж, она, должно быть, подумала, что я буду глубоко счастлив видеть вас хоть короткое время. Она не смогла устоять перед желанием доставить удовольствие тем, кого она так любит. Но скажите же мне, мой дорогой колдун, я и не знал, что вы поддерживаете такие тесные отношения со знатью Польши. Этот особняк, не принадлежит ли он графу Оссолинскому?

— Ваше преосвященство принадлежит к дипломатическому миру. Вы должны были бы знать, что я поддерживаю отношения со многими дворами Европы, — ответил с еще большей суровостью врач. — И я добавлю еще для вашего сведения, что вы будете весьма удивлены, узнав, сколько принцев Азии и Африки, сколько выдающихся деятелей Америки хотят видеть меня в числе своих друзей или же обязанных мне.

— Простите же меня! Боже мой! Как я вас ужасно потревожил!

Взгляд принца остановился на столике, на котором стояли два бокала с вином и остатки паштета на тарелке.