Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони

— Ну, а кто вы?

— Я? Я вдова Радинуа. Я живу неподалеку на улице Святой Анастасии. Мой покойный муж служил у графа Оссолинского. Он следил за домом. И я вот работаю вместо него. Но клянусь крестом на могиле моей покойной матери, я никогда не слышала о вашем графе. И об этом, как его… консьерже.

— Ну вспомните же! Такой молодец большого роста. Должно быть, он поляк.

— Никогда не видала, — снова заверила его вдова Радинуа. — Когда господин граф наезжает в Париж, он привозит с собой всю прислугу. В последний раз это случилось добрых пять лет назад. Ну, если он имеет желание предоставлять свой дом друзьям, то разве я могу быть против? Вероятно, он дал ключ от дома вашему графу. Не мог же он пройти сквозь стену. Вот только следовало бы мне об этом сказать. Ну и что же теперь будем делать?

— Ничего. Приступайте к уборке. А я посмотрю, нет ли здесь моего вчерашнего хозяина. Но прежде всего вот что я сделаю.

Он устремился к маленькой дверце в глубине библиотеки, открыл ее и ахнул от удивления: не было никаких следов ни черной обивки, ни кресел и столика, ни предметов из серебра. Он увидел просто узкую комнатушку с голыми стенами, совершенно пустую, только на полу лежала стопка книг да стояла маленькая библиотечная лесенка. Совершенно ничего не осталось от тревожных украшений прошлой ночи.

Размышления его над еще одной тайной были прерваны вдовой Радинуа.

— Скажите, это случайно не для вас?

— Где вы это обнаружили? — спросил он, беря у нее письмо.

— Там, на камине. Там что-то написано. Ну а я, чего уж тут скрывать, читать-то я не выучилась.

Вот мой покойный муж, он-то умел читать. А настоятель храма Святого Людовика Христолюбивого говорил, что если бы он захотел…

Но Жиль не заинтересовался интеллектуальными способностями покойного Радинуа. Письмо было действительно адресовано ему, что следовало из размашистой надписи на конверте. Письмо было кратким и поэтому еще более тревожным.

«Не пытайтесь искать мадемуазель де Сен-Мелэн. Это будет опасно для ее жизни.»

Все было так непонятно… С гневом он сунул письмо в карман, нахлобучил шляпу и направился к двери.

Служанка, уперев руки в полные бедра, с улыбкой наблюдала за каждым его движением.

— Если вам вздумается еще раз провести здесь ночь, предупредите меня. Я приготовлю вам комнату. Это будет немного лучше дивана. Мне так нравятся красивые военные. Я живу на улице Святой Анастасии, в доме номер два.

Но Жиль не имел никакого намерения возвращаться в этот дом, даже с разрешения вдовы Радинуа. Тем не менее он ее поблагодарил и отправился на поиски конюшни, умоляя Господа, чтобы его Мерлин не испарился подобно тому врачу-итальянцу, консьержу-поляку и его видениям в черной комнатушке.

Опасения были напрасными. Ирландский жеребец стоял в чисто прибранном стойле, его сбруя была развешана на стене. Он заржал при виде своего хозяина, подставил свою умную морду под ласковые потрепывания.

— Ты умная лошадь, — приговаривал Жиль, седлая его, — но не ты же засыпал в ясли овса, не

сам же ты себя расседлал. Не твой же это ангел-хранитель! Кто-то же это сделал! Или же я сам призрак, видение. Бог ты мой! — воскликнул он, крепко затягивая подпруги. — Если бы ты мог говорить, ты мог бы мне сказать, что я, по крайней мере, не сумасшедший. А к тому же это письмо. Этот проклятый колдун знает о Жюдит больше, чем я полагал. Как же он узнал ее настоящее имя?

Вдруг его пронзила внезапная мысль. Есть же кто-то, кто может подтвердить, что это был не сон. Это же тот знатный гость, которого он видел в щель двери. Не может же лгать принц Роган, бретонец, да еще и кардинал. Конечно, будет затруднительно офицеру личной гвардии короля расспрашивать великого духовника Франции о его близких друзьях, о его ночных визитах.

— Он же может дать адрес этого колдуна, по крайней мере! Не отлучит же он меня от церкви, если я у него это спрошу! А там посмотрим.

Ведя под уздцы Мерлина, он вышел из конюшни.

— И лошадь ваша тоже была здесь всю ночь!

— Это же половина меня самого! Мое почтение, мадам! — отсалютовал он служанке, что повергло ее в состояние глубокого смятения и заставило покраснеть до корней волос.

— Как же вы милы! Приезжайте сюда, когда захотите. Садитесь же в седло, я так хочу полюбоваться вами.

Чтобы доставить удовольствие этой доброй женщине. Жиль устроил небольшой спектакль.

Он вскочил в седло, не касаясь стремени, заставил Мерлина поклониться, затем пройтись испанским шагом под восторженные аплодисменты присутствующей публики и важно выехал из открытых ворот. И как раз в этот момент он заметил, как из одного из соседних домов выходит величественная английская шляпа, которая что-то ему напомнила. Он также заметил, что трупы после вчерашней стычки были уже убраны.

Он уже хотел пришпорить лошадь и мчаться во весь опор по направлению к Бастилии, но сдержался, чтобы проверить, не ошибается ли он. Но это был в самом деле тот элегантный секретарь графини де Ла Мотт. Он был занят тем, что пытался натянуть ярко-желтые перчатки. У него был вид отдохнувшего человека, выходящего после спокойно проведенной ночи, а теперь он остановился на мгновение на пороге своего дома, чтобы вдохнуть утренний свежий воздух перед тем, как вновь заняться своими обычными делами.

Они заметили друг друга одновременно. Всадник, выезжавший из ворот дома Оссолинского, казалось, поверг незнакомца в шок. На его гладко выбритом лице появилось чувство удивления.

Быстро покончив со своими перчатками, он нервными шагами удалился в сторону улицы Сен-Жиля, с угрожающим видом поигрывая тростью.

Это странное поведение повергло Жиля в недоумение. Миловидный секретарь не знал его, да и не мог знать. Их краткая встреча на выходе из Трианона не должна была произвести на него никакого впечатления, поскольку он не мог знать, что Жиль в это время следовал по пятам за его хозяйкой. Тогда отчего же, черт побери, такая реакция при виде его, выходящего из дома? А не из-за того ли, что именно из этого дома? Видимо, он знал, что в доме никого нет, и совершенно не был в курсе того, что происходило здесь ночью.

Он пустил Мерлина мелкой рысью по утреннему Парижу в направлении улицы Святого Людовика. Раздавались крики бродячих торговцев, им эхом вторил своими призывами точильщик. Жиль принялся размышлять, что весь этот маленький мирок, обитающий около Тампля, ведет себя как-то странно. Внезапно мысль его остановилась на этом слове «Тампль» — храм. Он вспомнил о том голосе, который раздавался во время его сна, том голосе, который провозвестил такое грозное проклятие Лилиям Франции. Оно снова прозвучало в ушах Жиля, но на этот раз с болезненно-тревожным чувством, которое он испытал при виде этого белокурого секретаря. Так что же могла значить эта грозная анафема всему королевству, исходящая от солдата удачи? И как он, рожденный в позоре, мог вплести свою жалкую нить в роскошный ковер королевских судеб?