Ошибка "2012". Мизер вчерную - Феликс Разумовский

«Впрочем, — сказал он себе, — это будет потом. Ещё очень не скоро. Вот подойдёт срок, тогда и подумаем».

Полежав немного, Мгави собрался с силами, опасливо поднялся — и уже веселее, расшвыривая ногами звенящие хрусталики, пошагал вперёд и достиг конца коридора.

Там обнаружилась уже знакомая ему круглая площадка-ключ, выступавшая каменными рёбрами над уровнем пола. «Помогите, духи, чтобы она сработала не хуже той, на входе! Была не была!» Мгави осторожно встал на древнюю плиту, сглотнул, воззвал к ньяме, представил себя длиннохвостым чудовищем…

В глубине гор загрохотало, камень под ногами дрогнул — и гигантская каменная дверь неспешно поплыла вверх.

«Ну, духи, вы заслужили свою пищу. Моя добыча теперь и ваша добыча!»

В спёртый воздух тысячелетнего коридора ворвался свежий ветер, бальзамом пролились в уши птичьи голоса, золотое солнечное сияние превозмогло голубоватую полутьму. Мгави вылетел наружу одним прыжком, с наслаждением окунувшись в запахи, цвета и звуки свободы.

Он невольно прикрывал веки от неистового солнца, на его губах уже возникала торжествующая улыбка… однако прыжок завершился не слишком удачно — ступни Мгави разом погрузились в густую скользкую грязь, тошнотворную даже на ощупь.

Может, это была гнилая труха дерева бинту, от запаха которой приключается неудержимая рвота?

Может, полежавшие на жаре внутренности шакала? Или раздувшийся на солнце, покрытый слизью дохлый питон?

В ноздри шибануло чудовищным смрадом, рот наполнила вязкая, сворачивающая скулы слюна, а в животе зашевелился не просто когда-то съеденный завтрак — оттуда устремились к горлу все кишки.

Судорожно сглатывая, Мгави заставил себя посмотреть под ноги. Обычное зрение различало только траву и прелые листья, но дедушка не зря натаскивал внуков, и Мгави увидел змею.

Увидел, но предпринять ничего не успел. Гадина, источавшая убийственный смрад, оказалась куда проворнее розовой болотной гадюки. Миг — и она лентой обвилась вокруг ноги, воткнулась мордой в пупок…

И Мгави отчаянно закричал, ощутив её в желчном пузыре, там, где обитает сущность человека — его душа.

«Прочь, тварь!» — яростно взревел Чёрный Буйвол. Забил копытом, задышал, хотел было смешать с землёй незваную гостью… Змея опередила даже его. Внезапно извернувшись, выросла впятеро, сверкнула глазами и чудовищной удавкой обвила шею быка. Жутко зашипела и принялась стягивать кольца…

Да только и Буйвол оказался крепче скалы. Мускулы его шеи, налитые железной силой, надёжно защищали гортань и кровеносные жилы — поди такого задуши! Змея скоро поняла это и переползла ему на голову, обвив рога призрачной зловещей короной.

И бык зашатался. Он страшно заревел, подломился в коленях, из пасти потекла пена, налитые кровью глаза закатились под лоб. Так он и остался стоять — на коленях, ни жив ни мёртв….

А для Мгави всё выглядело по-другому. Когда гадина проникла в его желчный пузырь, он испуганно закричал, ожидая чего-то непоправимо ужасного. Но вместо предсмертных мук с его глаз словно бы начала спадать пелена.

Она была тягучей и липкой, как яичный белок. Её хотелось скорее стереть, сорвать, сбросить, отречься от неё, как от постылого наставничества никчёмного деда, как от всеми признаваемого первенства проклятого брата. Мгави словно промыли глаза, и он вдруг увидел, насколько непригляден и убог был весь этот мир. Мир, полный глупых и уродливых тварей, годных только послужить пищей высшему созданию, которым, без сомнения, был Мгави. Всех ободрать, ощипать, выпотрошить, посолить, запечь над углями!

И Мгави ощущал в себе готовность сделать именно так. По праву своего совершенства, избранности и превосходства. Как он раньше не понимал, что может брать от этого мира всё что угодно, брать смело, полными горстями, не спрашивая ни у кого позволения…

Вновь оказавшись на древней дороге, он мрачно оглядел каменную женщину, ещё недавно казавшуюся ему такой прекрасной и строгой. Какая чушь! Встретив во плоти, он бы перво-наперво швырнул её на циновку. Потом заставил чистить отхожее место. А потом в нём бы и утопил. Хотя нет, он скормил бы её Чипекве. И её, и каменного ублюдка с соседнего пьедестала, осмелившегося попирать своего природного господина…

— Ну вот, джентльмены, теперь я в полном вашем распоряжении. — Проводив супругу в палатку, Наливайко вернулся на кухню и уселся за стол, устраиваясь для обстоятельной беседы. — Кстати, повторюсь, но скажу: чужих ушей у нас здесь нет.

Правду сказать, помимо чужих ушей, практически отсутствовали и свои. Фраерман увёл-таки Краева к себе показывать карту, Ганс Опопельбаум вылизывал котёл, а Генри Макгирс уломал-таки Варенцову показать ему в действии дровяную плиту. Так что конфиденциальность гарантировалась. Не Зигги же с Шерханом станут подслушивать секреты!

— Итак… — О'Нил вытащил объёмистый, плотной бумаги пакет, подержал на ладонях и передал Наливайко. — Это вам.

На плотном конверте знакомой рукой покойного лорда Эндрю было начертано: «Господину Наливайко. Лично».

«Грехи наши тяжкие…» Василий Петрович вздохнул, вытащил из кармана нож и с хрустом распотрошил письмо мёртвого человека. Внутри оказался ещё один запечатанный конверт с надписью: «Вначале вскрыть это». И чёрный, точно из-под фотобумаги, пакет, в котором прощупывалась пачка листов. Сразу вспомнилось советское время, пропуски, допуски, первый отдел и содранные с американских микросхемы, возведённые в ранг государственной тайны.

Чувствуя себя родственником Джеймса Бонда, Наливайко разорвал первоочередной пакет, вытащил послание и опять умилился почерку бедного Эндрю. Буквы были крупные, почти печатные, видно, что человек поотвык писать от руки, всё больше сперва на пишущей машинке, а потом на компьютере. Они там за роллер берутся, только если подделки боятся или хотят всё сердце вложить.

«Здравствуйте, дорогой друг и коллега, — начал вникать Наливайко. — Если вы сейчас читаете эти строки, значит, душа моя уже далеко, и, к сожалению, не могу утверждать, что она путешествует на небеса. Увы, друг мой, не всё в этой жизни я вспоминаю с гордостью и удовлетворением. Как вы знаете, я некогда работал на правительство и участвовал в создании орудий убийства. Сейчас, однако, я уже свободен от каких-либо обязательств, а потому считаю возможным и даже необходимым сообщить вам следующее. Материалы секретных архивов Николы Теслы[138], к которому у меня имелся доступ, вкупе с результатами ваших экспериментов позволили мне рассчитать алгоритм определения параметров Входа. А именно — фазы, частоты, мощности и координаты. То, чем занимались мы с вами, было словно подёрнуто туманом неопределённости, но теперь, с подачи гениального серба, этот туман исчез. Перед нами засияла реальная возможность победы над необратимостью бытия. И ключи от этой победы, мой друг, отныне в ваших руках. Впрочем, не будем заглядывать в будущее, а обратимся к суровой реальности. К сожалению, обстоятельства складываются так, что вы единственный человек, на которого я по большому счёту отваживаюсь положиться. Мои ученики — кто бездарен, кто слишком корыстен. Любимый и уважаемый мною Робин Доктороу — человек, скажем так, сугубо земной и чурается „безумных“ идей, а профессор О'Нил… О дорогой Василий, это отдельный разговор. Чем больше я присматриваюсь к О'Нилу, тем более убеждаюсь, что он не тот человек, за которого себя выдаёт. Он создал себе репутацию нигилиста и бунтаря, но с некоторых пор я уверился, что это лишь маска, ширма, скрывающая его истинные намерения. Как говорят французы, хочешь стать незаметным — встань под фонарь. Со всей ответственностью, мой друг, берусь утверждать: О'Нил неотступно следил за мной, пытался манипулировать моими мыслями и — осознанно или неосознанно, Бог ему судья — старался внести аберрацию в результаты моих работ. Более того, ещё в самом начале нашего с вами сотрудничества я волею случая заметил в его компьютере файл, озаглавленный „Nalivaiko“. Я полюбопытствовал, и это оказалось, мой друг, ваше досье.