Марианна. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони

Как-то вечером граф Дарю, государственный министр, ведающий снабжением, придя к своему кузену, — что заставило Марианну спрятаться, — не скрывал своих опасений.

— Русские уже дошли до того, что захватывают в пригородах и слободах людей и лошадей, перевозящих продовольствие. Приходится давать им многочисленный эскорт. Почта работает все хуже и хуже: из двух гонцов один исчезает!..

Таким образом, каждый вечер очередная плохая новость увеличивала тяжесть на сердце Марианны. Она почти физически ощущала, как захлопывается над нею и ее друзьями западня. И однажды утром, увидев императора, проезжающего под окном на лошади, она едва удержалась, чтобы не броситься к нему, умоляя уехать, перестать упрямиться, обрекая всех на медленную смерть под гнетом ужаса бесконечных зимних ночей, которые уже не за горами! Но он казался безразличным ко всему, что его окружало. Покачиваясь на Туркмене, одной из его любимых лошадей, он спокойно ехал, заложив руку в вырез жилета, улыбаясь необычно теплому осеннему солнцу, словно поддерживавшему его упрямство.

«Никогда мы не уедем отсюда!»— в отчаянии подумала она. И всю ночь ее мучили кошмары.

Это произошло вечером 12 октября, когда пришла новость более приятная, чем накануне, и принес ее все тот же неутомимый Боннэр: письмо, пришедшее в интендантство для Бейля.

Аудитор прочел его и протянул Марианне:

— Возьмите, это касается вас!

Письмо было без подписи, но его источник не вызывал сомнений: Констан.

«Убежавшую даму больше не рассчитывают найти, — писал он. — Таким образом, некоторые особы перестали быть полезными. Они отправлены с обозом раненых, вышедшим из Москвы позавчера под руководством генерала Нансути. Но они обретут свободу только во Франции…»

Марианна скатала письмо в шарик и пошла бросить его в большую печь из кирпича, занимавшую добрую половину задней стены. Затем вернулась к кровати Бейля, сжимая руки, чтобы унять их дрожь.

— Теперь мои сомнения разрешены! — сказала она. — Мне нет никакого смысла затруднять вас, друг мой, оставаясь здесь. Мои друзья уехали, и я отправлюсь вслед за ними. С хорошими лошадьми я легко догоню их, ибо обоз с ранеными не может двигаться очень быстро.

Больной ответив хриплым смехом, который завершился приступом нервного кашля и вызвал у него целую гамму стенаний. Он вытер нос, потер челюсть, затем заметил:

— Без особого приказа из Кремля нельзя достать даже поганого осла! У армии всего в обрез, и нового взять негде. А верховые лошади в таком состоянии, что требуют длительного ухода. И не пытайтесь уговорить меня, что можно уворовать хоть пару: это тоже невозможно, если хоть немного дорожишь жизнью.

— Очень хорошо! В таком случае я отправлюсь пешком, но все-таки пойду!

— Не говорите глупости, вас примут за ненормальную. Пешком! Шестьсот или семьсот лье пешком! А почему бы не на руках? А чем вы собираетесь питаться?

Обозы и курьеры обязаны везти с собой продукты хотя бы до Смоленска, ибо с превосходной политикой выжженной земли, практикуемой нашими добрыми друзьями русскими, невозможно найти даже капустную кочерыжку! Наконец, — напомнил он ей, — новости снаружи очень тревожные. Отряды вооруженных крестьян нападают на наши небольшие части. Одна вы будете в большой опасности!

Он действительно разгневался и забыл о своей физической немощи, но гнев его угас перед взглядом отчаявшейся Марианны, которая бормотала, готовая заплакать:

— Что же мне тогда делать? Я так хочу уехать! Я отдала бы десять лет жизни, чтобы вернуться домой.

— И я тоже! Полноте, выслушайте меня и, главное, не плачьте. Когда вы плачете, я тупею, и моя лихорадка усиливается. Возможно, надежда есть… при условии, что вы проявите немного терпения.

— Я само терпение, но говорите скорей.

— Пожалуйста. Боннэр не только принес это письмо, но и сообщил кое-что. Наше положение становится с каждым днем все хуже, и император начинает это понимать. До него дошли слухи, что русские, далеко не так истощенные, как упрямо утверждает неаполитанский король, концентрируют недалеко отсюда значительные силы. Так вот, мы не в состоянии больше сопротивляться бьющему со всех сторон прибою, даже если затребованные его величеством полки прибудут вовремя. Или я сильно ошибаюсь, или мы уедем отсюда очень скоро.

— Вы думаете?

— Готов положить руку в огонь! Впрочем, больной или нет, завтра я отправлюсь за новостями. Боннэр — славный малый, но все проходит мимо его ушей. В интендантстве я узнаю, как обстоят дела.

— Но вы еще больны, ваша лихорадка…

— Уже немного лучше. И затем, пришло и мне время проявить доблесть. Слишком уж я изнежился. Что касается вас, пора и вам перестать жаловаться. Надо тряхнуть жизнью, черт возьми, пока она не засосала!

— Тряхнуть жизнью? — задумчиво сказала Марианна. — Мой бедный друг, мне уже кажется, что на протяжении лет я не делаю ничего другого. Она поступает со мной, как кокосовая пальма: родит много полноценных орехов, но они падают мне на голову.

— Потому что вы выбрали плохое место. Вы созданы для счастья. Если вы не можете его достичь, это полностью ваша ошибка! Теперь идите отдохнуть. У меня предчувствие, что вам уже недолго дышать спертым воздухом этого дома.

Вскоре Марианне пришлось подумать, не обладает ли в самом деле ее компаньон даром предвидения, ибо на другой день он принес необычайную новость.

— Мы уезжаем через три дня! — заявил он.

— Через три дня? — воскликнула Марианна, чувствуя, что небеса раскрываются над ней. — Как это возможно?

Он поклонился ей, подобно персонажу комедии дель арте.

— Вы видите перед собой, прекрасная дама, важного управляющего снабжением тыла. Генерал Дюма сейчас подписывает мое назначение… отягченное, увы, менее легкой миссией: заготовить продовольствие в достаточном количестве для двухсот тысяч человек в трех губерниях: Витебской, Могилевской и Смоленской! Император решил наконец оставить Москву, чтобы зимовать в Смоленске или Витебске, поближе к его армии за Двиной, и там спокойно ожидать подкрепления, которые позволят ему весной пойти на Петербург.

— Но когда именно?

— Я не знаю. Судя по тому, что пришлось услышать, прежде чем окончательно перейти на зимние квартиры, его величество намеревается немного отодрать за уши Кутузова, чтобы полностью успокоиться… и удостовериться в россказнях Мюрата относительно казаков.

В любом случае нас это не касается. Главное то, что через три дня мы едем в Смоленск, и я вынужден просить вас освободить эту комнату, куда придут несколько писарей: мне надо продиктовать кучу писем, ибо я должен собрать несколько сотен тысяч центнеров муки, овса и говядины… не знаю, впрочем, где я их возьму.

Она уже встала, чтобы уступить место, но он удержал ее.

— Кстати, вы не против, чтобы переодеться мужчиной? Вы сойдете за моего секретаря.

— Ничуть! Иногда мне это даже нравилось.

— Тогда