История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Сегодня великий диалог между различными культурами уже начался и проходит этап становления. Нет смысла выжимать некие общие абстрактные понятия из разных культур прошлого, чтобы потом их могла заимствовать современная культурная традиция; такие абстракции, как правило, пусты, не нуждаются в поддержке традиции (в принципе все эти понятия в той или иной форме присущи всем великим культурам). Точно так же бессмысленно надеяться на некое синкретическое или эклектичное сокращение моделей традиционного наследия, чтобы использовать его потом как способ легитимизации новых схем мышления. Сохраняя внутренний диалог и отталкиваясь от собственных фундаментальных положений, каждая традиция может расширить диалог с представителями других традиций — наладить взаимный обмен мнениями на основе уважения пусть даже полностью противоположной точки зрения. Католики первыми сделали подобный жест, пригласив на II Ватиканский собор представителей других традиций, чтобы они могли со стороны наблюдать за их внутренним диалогом, а затем высказать им свои замечания. Если такой диалог будет настоящим, он станет эффективным способом сохранения жизнеспособности традиций в более широком человеческом контексте, но для этого общие вопросы, поднимаемые в подобном диалоге, должны обсуждаться откровенно, а сам он — сохранять связь с реальностью.

Как мы видели, поиск морального мировоззрения, которое займет место патриархальных связей, является ключом к разрешению основных современных мировых проблем, частично вызванных отсутствием такого видения. Новое мировоззрение не только снимет проблему разрушения культурных традиций, предоставив новую путеводную нить, но и установит новые нравственные нормы, которые помогут ослабить давление на природные ресурсы. Оно поможет обеспечить не только такое развитие массовой культуры, при котором не будет подавляться творчество, но и социальное планирование без произвольного манипулирования людьми. И, как мы уже видели, данное мировоззрение позволит великим религиозным традициям прошлого измениться так, что они смогут занять достойной место в эпохе техникализма. Нельзя сказать, что сами религии сегодня способны предложить обществу подобное мировоззрение: они слишком отягощены наследием прошлого. Но если они захотят доказать, что достойны существовать и в будущем, им придется сделать нечто подобное. В противном случае они окажутся неэффективны даже в качестве основы для посреднических групп, и ни о каком плодотворном творческом диалоге между ними не будет и речи. Мы не станем обсуждать здесь достоинства ислама как источника такого мировоззрения, но мы можем обсудить, каким образом система взглядов, которую он мог бы предложить, может быть доступна для современного человека. Сегодняшняя жизнеспособность религии в ее теперешнем виде ничего не доказывает. Она должна обеспечить требуемое обществом мировоззрение.

У жителей Запада намного больше времени на моральный и интеллектуальный досуг, чем в других частях планеты, которое они могут потратить на творческие эксперименты по поиску новых форм общественной дисциплины или интерпретации своего культурного наследия. Поэтому лидерство в этом направлении скорее всего будет у Запада. Однако это не означает, что Запад в одиночку создаст новое моральное мировоззрение. Мусульмане должны принять участие в этом процессе. В их культурном наследии скрыто много того, что поможет им понять и объяснить его значимость для современного человечества.

Исламская культура создавалась в космополитической среде, и ее традиционно всемирный подход должен помочь мусульманам принять современный космополитизм, для чего им (в отличие от многих более патриархальных религиозных традиций) не нужно искать способы подтверждения святости местных и переходных культурных форм. Более того, относительная сложность средневекового ислама позволяла ему рассматривать человека и общество целиком, не делая серьезных различий между сакральной и природной сферами, между душой человека и его телом, между религиозными и социальными нормами. В обществе, не связанном аграрной рутиной, поддерживать такое целостное видение сложнее, но оно само по себе даст твердую точку опоры в мире, где события меняются как в калейдоскопе и ни один аспект жизни не застрахован от переоценки и переосмысления. Мусульмане должны понять, что их мировоззрение позволит адекватно действовать в самых разнообразных обстоятельствах, и даже в той духовной сфере, которую отвергает современный опыт. Но наибольший потенциал ислама заключается в чувстве истории, которая с самого начала занимала огромное место в его диалоге. Если мусульмане серьезно отнесутся к тому, что их религиозная традиция сформировалась с течением времени и всегда имела историческое измерение, которое позволяло ей усваивать новые идеи, то осознанный творческий метод формирования их наследия позволит им обрести новый духовный опыт. Аль-Шафии развил эту тенденцию, которая латентно проявилась уже у самого Мухаммада, настаивая на совершенно конкретном понимании Корана в связи с исторической жизнью Пророка и его общины. Хотя он неумышленно делал это в ущерб исторической точности, а позднее в сознании мусульман закрепились ошибочные стереотипы исламского прошлого, они никогда не отрицали, что принцип исторической точности является основой всех религиозных знаний.

Модернизированные мусульмане до сих пор в целом еще не осознали этот исторический факт, как поколение прямо перед ними, хотя и презирают их интеллектуальные плоды[435]. Это стало результатом интенсивного давления самоидентификации и чувства уверенности в себе, которые не позволяют современным мусульманам признать нечто, что умалило бы созданный в их воображении славный образ великого прошлого, который позволяет им думать, что современное европейское господство не вытекает (как привыкли думать европейцы) из различия в природе народов. На более глубоком уровне они не решаются признать, что исторически ислам, на котором сконцентрированы все их мысли, менее важен, чем непосредственная вера в Бога, с которым на практике они стремятся себя идентифицировать. Но если найдутся мусульмане, чья вера в Бога окажется достаточно сильной, чтобы они осмелились рискнуть всем, даже престижем и коммунальной солидарностью, ради правды, то они осознают исторические реалии и их действия будут полностью соответствовать исламской традиции. Еще более глубоко, чем современная апологетика, в сознании мусульман укоренились неверные исторические представления, которые были встроены в исламскую догматику еще в эпоху Омейядов. Шариатски настроенные мусульмане, как и большинство христиан до недавнего времени, были привязаны к буквализму, который самым парадоксальным образом не позволял соблюдать историческую точность; этот буквализм требовал от них точной системы доказательств своих выводов, не позволяя им действовать исходя из самого смысла их веры. В силу этого, несмотря на кропотливые усилия аль-Шафии, исламской традиции не удалось осознать все способы, которыми жизнь Мухаммада и Коран повлияли на духовные горизонты арабов, живших в его время. Соответственно, они не смогли понять, каким образом вся более ранняя ирано-семитская пророческая традиция повлияла на формирование ислама: речь идет и о толковании Корана самого по себе в зависимости от различных контекстов, происхождении шариата и даже о формировании того образа Мухаммада, который предстает в хадисах.