Ведьмак - Анджей Сапковский

— Вовсе нет. Не возмущена!

— И правильно, — посерьезнел эльф. — Ауберон отнесся к тебе с уважением, как благородный Aen Elle. Не забывай, мы, Народ Ольх, никогда не торопимся. У нас достаточно времени…

— Он сказал мне совсем другое.

— Я знаю, что он тебе сказал.

— И в чем тут дело, ты тоже знаешь?

— Конечно.

Она уже научилась многому. Даже вздохом, даже дрожью век не выдала нетерпения и злости, когда он опять взялся за флейту и заиграл. Мелодично, грустно. Долго.

Лодка плыла. Цири считала проплывающие над их головами мосты.

— У нас есть, — заговорил он, как только они проплыли под четвертым мостом, — более чем серьезные основания предполагать, что твоему миру грозит гибель. Климатическая катастрофа колоссального масштаба. Ты — эрудитка и, несомненно, сталкивалась с Aen Ithlinnespeath, Пророчеством Итлины. В этом пророчестве сказано о Белом Хладе. Мы считаем, что в виду имеется гигантское оледенение. А поскольку так сложилось, что девяносто процентов льдов твоего мира скопилось на северном полушарии, постольку оледенение может угрожать существованию большинства живых… объектов. Они попросту вымрут от холода. Те, что выживут, погрязнут в варварстве, уничтожат друг друга в безжалостных войнах за пищу, станут добычей спятивших от голода хищников. Вспомни слова Пророчества: Час Презрения, Час Топора, Час Волчьей Пурги.

Цири не перебивала, опасаясь, как бы он снова не взялся за флейту.

— Столь необходимый нам ребенок, — продолжал Аваллак’х, поигрывая флейтой, как палочкой, — потомок и носитель гена Лары Доррен, того гена, который мы специально создали, может спасти обитателей тамошнего мира. У нас есть основания предполагать, что потомок Лары — и твой, конечно, — будет обладать способностями, тысячекратно более сильными, нежели те, которыми обладаем мы, ведуны. И которыми в зачаточной форме обладаешь ты. Ты ведь знаешь, о чем я говорю? Верно?

Цири уже успела привыкнуть к тому, что такие риторические построения, внешне имеющие форму вопроса, фактически не только не требовали, но совсем наоборот — запрещали давать ответы.

— Короче говоря, — продолжал Аваллак’х, — речь идет о возможности перемещения между мирами не только твоей собственной, как ни говори, не очень–то значительной особы. Речь идет о раскрытии Ard Gaeth, гигантских и устойчивых Врат, сквозь которые прошли бы все. До Конъюнкции нам это удавалось. Мы хотим добиться этого и теперь. Мы эвакуируем из погибающего мира обитающих там Aen Seidhe. Наших собратьев, которым мы обязаны помочь. Мы не могли бы жить с мыслью, что сделали для их спасения не все, что–то упустили. Можешь поверить, мы не упустим ничего. И спасем, эвакуируем из того мира всех, кому угрожает гибель. Всех, Зиреаэль. Людей тоже.

— Да ну? — не выдержала она. — Dh’oine тоже?

— Тоже. Теперь ты сама видишь, сколь необходима, как многое от тебя зависит. Как важно, чтобы ты набралась терпения. Как важно, чтобы сегодня вечером пошла к Ауберону и осталась у него на всю ночь. Поверь, его поведение не было демонстрацией неприязни. Он знает, что для тебя все очень непросто, знает, что настойчивой поспешностью может задеть тебя и обидеть. Он знает многое, Ласточка. Не сомневаюсь, что ты это заметила.

— Заметила, — фыркнула она. — Заметила также, что течение относит нас далеко от Тир на Лиа. Пора взяться за весла. Которых, впрочем, я что–то не вижу.

— Потому что их нет. — Аваллак’х поднял руку, покрутил кистью, щелкнул пальцами. Лодка остановилась. Некоторое время стояла на месте, потом поплыла против течения.

Эльф уселся поудобнее, поднес к губам флейту и всецело погрузился в музыку.

* * *

Вечером Король Ольх пригласил ее отужинать. Когда она вошла, шурша шелками, он жестом предложил ей место за столом. Слуг не было. Ухаживал за ней он сам.

Ужин состоял из нескольких видов овощей. Были также грибы — вареные, жареные, тушенные в соусе. Таких грибов Цири никогда не едала. Были грибы белые и тоненькие будто нитки, с нежным и мягким вкусом, были коричневые и черные, мясистые и ароматные.

Ауберон не жалел розового вина. На первый вкус легкое, оно ударяло в голову, расслабляло, развязывало язык. Не успела Цири оглянуться, как уже повествовала ему о вещах, о которых никогда б не подумала, что кому–нибудь скажет.

Он слушал. Терпеливо. А она неожиданно вспомнила, зачем пришла, нахмурилась и умолкла.

— Насколько я понял, — он подложил ей совершенно новых грибов, зеленоватых и пахнущих шалотом,[77]— ты считаешь, что с неким Геральтом тебя связывает Предназначение?

— Именно так. — Она подняла фужер, уже носящий многочисленные следы ее губной помады. — Предназначение. Он, то есть Геральт, предназначен мне, а я ему. Наши судьбы связаны. Так что лучше бы мне отсюда уйти. Сейчас же. Ты понимаешь?

— Признаться, не очень.

— Предназначение, — она отхлебнула из фужера, — сила, которой лучше не вставать на пути. Поэтому я думаю… Нет–нет, благодарю, пожалуйста, не подкладывай больше, я наелась так, что вот–вот лопну.

— Ты сказала, что думаешь…

— Я думаю, было ошибкой притащить меня сюда. И принудить к… Ну, ты знаешь, о чем я. Мне надо отсюда уйти, поспешить ему на помощь… Ибо мое Предназначение…

— Предназначение, — прервал король, поднимая фужер. — Предопределение. Нечто неизбежное. Механизм, который ведет к тому, что практически бесконечное множество событий, которые невозможно предвидеть, должно завершиться только так, а не иначе. Так, да?

— Именно!

— Независимо от обстоятельств и условий результат должен оказаться вполне определенным. Что предназначено, должно свершиться. Так? Нет?

— Так!

— Тогда куда и зачем ты намерена идти? Пей вино, радуйся мгновению, радуйся жизни. Чему суждено, то случится, коли это неизбежно.

— Аккурат! Все вовсе не так уж хорошо!

— Ты противоречишь самой себе.

— Неправда.

— Ты противоречишь противоречию, а это уже порочный круг.

— Нет, — тряхнула она головой. — У тебя получается, что сиди себе у озерка и жди погоды! А что суждено — случится! Нет! Само по себе ничего случиться не может!

— Софизм.

— Нельзя впустую транжирить время. Этак можно прозевать нужный момент! Тот единственный нужный, соответствующий, неповторимый. Ибо время не возвращается никогда!

— Послушай, — прервал он. — Взгляни–ка сюда.

На стене, на которую он указал, размещался рельеф, изображающий огромного чешуйчатого змея. Гад, свернувшийся восьмеркой, вгрызался в собственный хвост. Цири уже видела нечто подобное, но не помнила где.

— Это, — сказал эльф, — древнейший змей Уроборос. Он символизирует бесконечность и сам является бесконечностью. Он — вечный уход и вечное возвращение. Он есть то, что не имеет ни начала, ни конца. Время — как древнейший Уроборос. Время — уходящие мгновения, песчинки, пересыпающиеся в песочных часах. Время — моменты и события, которыми мы так охотно пытаемся его измерять. Но древнейший Уроборос напоминает нам: в любом моменте, в любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее. В любом мгновении сокрыта вечность. Каждый уход это одновременно и возвращение, каждое прощание — встреча, каждое возвращение — расставание. Все одновременно суть и начало, и конец.