Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог

Думаю, йодид калия очищает кровь и всю систему, так ведь? Можешь ли ты без него обойтись? Нужно наконец прямо поговорить об этом с Риве, которому не следует ревновать.

Я желал бы видеть рядом с тобой кого-нибудь более живого, горячего, чем голландцы: и все же Конинг с его причудами – это счастливое исключение. Хорошо все-таки, когда рядом есть кто-то. Мне хотелось бы, чтобы у тебя были и друзья из числа французов. Прошу, сделай мне большое одолжение: мой друг-датчанин, который во вторник едет в Париж, передаст тебе маленькие картины – не бог весть что, – которые я хотел бы подарить графине де ла Буассьер в Аньере. Она по-прежнему живет на бульваре Вольтер, на втором этаже первого дома в конце моста Клиши. На первом этаже – ресторан папаши Перрюшо. Прошу, вручи их ей лично от моего имени, сказав, что я надеюсь вновь ее увидеть и не забыл ее даже здесь; в прошлом году я подарил им две маленькие, ей и ее дочери. Надеюсь, ты не пожалеешь о знакомстве с этими дамами. В конце концов, это семейство. Графиня далеко не молода, но прежде всего это графиня, а значит, дама, то же касается и дочери.

Будет разумно, если ты отправишься к ним, – я не уверен, что в нынешнем году они поселились в том же месте (правда, они приезжают туда уже много лет, и Перрюшо должен знать их городской адрес). Я могу обманываться, но я не в силах не думать о них, и, если ты познакомишься с ними, может быть, им будет приятно, и тебе тоже.

Послушай, я сделаю все возможное, чтобы прислать тебе новые рисунки для Дордрехта.

На этой неделе я написал два натюрморта: синий кофейник из эмалированного железа, чашка (слева) – королевский синий с золотом, кувшин для молока в клетку, бледно-синий с белым, чашка – справа – белая с синим и оранжевым рисунком, на желто-серой глиняной тарелке, барботиновый или майоликовый кувшин с красным, зеленым, коричневым рисунком, наконец, 2 апельсина и 3 лимона; стол накрыт синей тканью, фон – желто-синий; итак, всего 6 оттенков синего и 4 или 5 – желтого и оранжевого.

Другой натюрморт – майоликовый кувшин с дикими цветами.

Очень благодарен тебе за письмо и за купюру в 50 фр. Надеюсь, ящик прибудет к тебе на днях. В следующий раз, думаю, я сниму картины с подрамников, чтобы прислать их в рулонах курьерским поездом. Думаю, ты быстро подружишься с этим датчанином – он делает не бог весть что, но у него есть ум и сердечность, и он, вероятно, взялся за живопись не так давно. Возьми его на небольшую прогулку как-нибудь в воскресенье, чтобы узнать его получше.

Рисунок из письма 611

Что до меня, я чувствую себя гораздо лучше, кровообращение хорошее, желудок переваривает. Теперь я нашел очень, очень хорошую еду, что сразу же подействовало на меня.

Видел ли ты лицо Грюби, когда он крепко сжимает губы и говорит «никаких женщин»? Это была бы прекрасная картина Дега – это лицо, в таком виде. Но против этого ничего нельзя возразить, ведь если нужно работать головой весь день, рассчитывать, размышлять, устраивать дела, одно это достаточно истощает нервы. Теперь пойди к женщинам из мира художников и им подобных, и ты добьешься успеха, вот увидишь. Вот увидишь, все обернется именно так и ты почти ничего не потеряешь, давай же.

Я все еще не смог договориться с продавцом мебели, я видел кровать, но она дороже, чем я думал. Чувствую необходимость поработать еще, прежде чем снова тратиться на обстановку.

Проживание стоит мне 1 фр. за ночь. Еще я купил белья и красок.

Я взял очень прочное белье.

По мере того как ко мне возвращается нормальное кровообращение, возвращается и мысль добиться успеха. Меня не удивило бы, если бы твоя болезнь тоже оказалась откликом на эту ужасную зиму, которая длилась целую вечность. И тогда будет то же самое, что и со мной; как можно больше дыши весенним воздухом, ложись очень рано, ведь тебе нужно спать; затем пища – много свежих овощей, никакого скверного вина и скверных крепких напитков. Совсем мало женщин и много терпения. Если это не пройдет сразу, ничего страшного. Теперь Грюби предоставит тебе основательный мясной рацион. Я же здесь не могу брать много мяса, да здесь это и не нужно. Меня покидает именно отупение, я не чувствую такой уж надобности в том, чтобы отвлекаться, меня не настолько раздирают страсти, и я могу работать спокойнее, я могу быть один и не скучать. Все это закончилось тем, что я стал старше, но не печальнее.

Я не поверю, если в следующем письме ты скажешь, что с тобой больше ничего не случилось; возможно, это более серьезная перемена, и я не был бы удивлен, если бы, оправляясь от всего этого, ты ощущал некоторую подавленность. Это есть, это остается, и это непременно возвращается время от времени, когда живешь в гуще мира искусства: тоска по настоящей жизни, идеальной и недостижимой.

И порой недостает желания, чтобы вновь броситься с головой в искусство и переделать себя для этого. Мы знаем, что мы – извозчичьи лошади, и знаем, что будем запряжены в один и тот же фиакр. И тогда пропадает всякое желание делать это, лучше уж жить на лугу, где есть солнце, река, другие лошади, такие же свободные, и совокупление. И возможно, в конце концов, сердечная болезнь отчасти проистекает из этого: я не был бы слишком удивлен. Мы не восстаем против порядка вещей, но и не смиряемся с ним, мы больны, это не пройдет – и с этим ничего толком не поделаешь. Не знаю, кто назвал это состояние «быть во власти смерти и бессмертия». Фиакром, который мы тянем, пользуются незнакомые нам люди. И вот – если мы верим в новое искусство, в художников будущего, предчувствие не обманывает нас. Добрый папаша Коро говорил за несколько дней до смерти: «Этой ночью я видел во сне пейзажи с совершенно розовыми небесами». И что же, эти розовые небеса и, сверх того, желтые и зеленые, разве они не появились на импрессионистских пейзажах? Все это говорит нам: в будущем есть нечто такое, что мы предчувствуем и что действительно возникает.

А мы, совершенно не близкие к смерти, как я склонен думать, мы все же чувствуем, что это нечто больше нас и продолжительнее нашей жизни.

Мы не чувствуем себя умирающими, но чувствуем, что действительно не много значим, и, чтобы стать одним из звеньев в цепи художников, мы платим высокую цену – отдаем здоровье, молодость, свободу, которыми совсем не наслаждаемся, не больше, чем извозчичья лошадь, тянущая карету с людьми: вот они-то будут наслаждаться весной. Словом, желаю тебе, как и себе, успешно возвратить здоровье, оно еще понадобится. «Надежда» Пюви де Шаванна такая реальная. Есть будущее искусство, и оно, должно быть, настолько прекрасно и молодо, что если мы и вправду расстанемся с молодостью, то лишь достигнем безмятежности. Возможно, слишком глупо писать все это, но я так чувствовал, мне казалось, что ты, как и я, страдал, видя, как проходит твоя молодость – подобно дыму, – но, если она возвращается и проявляется в том, что мы делаем, ничто не потеряно; силы для работы – это вторая молодость. Итак, поправляйся и отнесись к этому посерьезнее, поскольку мы нуждаемся в здоровье. Крепко жму руку тебе и Конингу.