Две жизни комэска Семенова - Данил Корецкий

Наступила немая сцена. Четыре будущих лауреата или… В общем, все четверо окаменели и не могли сдвинуться с места.

— Ну, ребятушки, чего вы там стоите, мудрите? — раздался сзади голос Молчуна. Обычного Молчуна, не страшного. — Давайте хоть выпьем по стопарику за успешное завершение подготовительного этапа! И за успех основного!

Крепкий бритоголовый мужик подошел, обнял всех четверых, сжал на миг сильно-сильно и отпустил до поры.

— Потому что без успеха, вы поверьте, нам никак нельзя! Честно говорю!

И они ему поверили. Каждой клеточкой тела, каждым нейроном мозга поверили! Уж очень он умел убеждать!

Ранним утром, как и вся его группа, нехотя поедая свежайший творог, залитый по-домашнему приготовленным йогуртом, Ивлиев машинально рассматривал новостную ленту в настенном телевизоре с выключенным звуком. Новости были привычные, средней паршивости: в Питере пьяная блондинка на «Ломборджини» врезалась в автобусную остановку — два трупа, крупного чиновника задержали по обвинению в коррупции, в провинциальном Деревянске мальчик и девочка из 10 класса забаррикадировались на даче с охотничьими ружьями и обстреляли прибывшую на место полицию. Бывало и хуже. Но сегодня Ивлиев вдруг впервые подумал, что красный командир Семенов наверняка по-другому представлял себе Светлое Будущее. И конфликт культур может оказаться весомой добавкой к неизбежной психологической травме… Интересно, кураторы задумывались над этим? Может, у них уже запланированы и приняты контрмеры?

Он непроизвольно бросил короткий взгляд на Молчуна, но тот перехватил его, усмехнулся:

— Что, господа учёные, ковыряетесь в тарелках, как детсадовцы за невкусным обедом? Это вам не манная каша! Это, между прочим, специально разработанный продукт, очень полезный для здоровья и продлевающий жизнь! Знаете, какие коровки его дают? Какую они траву едят, какую воду пьют? На спецпитании бывшие небожители до глубокой старости доживали! Да и сейчас, у кого хорошие деньги есть, заводят себе специальную ферму…

— А что, деньги есть хорошие и плохие? — съязвил Дрозд. Как и все остальные, он был обижен памятным разговором. А может, больше напуган, что тоже повод для обиды.

— Нет, хороших денег не бывает, — покрутил головой Молчун и отодвинул тарелку. Он всегда ел с аппетитом и быстро, Ивлиев как-то подумал, что перед боем, дракой, прыжком с парашютом, нагоняем у начальства — перед любой опасностью, он сохранял аппетит и здоровые жизненные инстинкты. Этим Молчун и его команда отличались от учёных, начисто теряющих обычные интересы в угрожающих ситуациях. То есть, как ни крути, а они разные люди!

— Зато плохие деньги можно хорошо потратить! — засмеялся Молчун и встал.

— Хватит, поехали! Мои парни с рассвета объект обнюхивают — на всякий случай. Теперь дело за вами. И все мы уверены, — бритая голова многозначительно дернулась вверх, — что задача будет выполнена!

Новостная лента сообщила о двух больших пожарах, автомобильной катастрофе и налёте на инкассаторов.

— Да, пора, — сказал Ивлиев, разглядывая через витраж огромного окна ожидающий у входа служебный «мерседес». — Мы выполним все от нас зависящее.

И добавил неожиданно для самого себя.

— Ты уж не обессудь, товарищ Семенов… ты уж не обессудь…

* * *

Возможно, красному командиру и члену ВКП(б) было бы обидно узнать, что процесс его витализации ничем не отличался от возвращения к видимости жизни какого-то дельфина или кошки. Хотя, скорей всего, ему это было бы все-равно. Тем более, что животных не витализировали в таких хромированных, с затемнённым стеклом, космического вида капсулах, да ещё по специально рассчитанной формуле ДНК. Да и ни у одного объекта не было того, что сразу обнаружилось в сгущающемся информационном поле Семенова.

— Кажется, это маузер, — произнёс сидящий за пультом Мамыкин напряжённым и несколько сдавленным голосом.

— Ну, даёт! — Молчун от избытка чувств ударил кулаком по ладони. — Хоть заправляй вторую ленту!

Он был возбуждён в хорошем смысле слова: почувствовал, что все идёт по правильному пути, даже привычную прибауточку бросил, которая использовалась, очевидно, в каких-то особых случаях и которую никто из «яйцеголовых» никогда не слышал.

Все стоявшие перед капсулой смотрели, не отрываясь, как под стеклом из-под сетчатой оболочки проступает, выдавливается неизвестно откуда безошибочно угадываемыми плоскостями и рёбрами прославленное кинематографом оружие революции. Окончательно материализовавшийся маузер начал обрастать кобурой: деревянные рейки, петли, кожа, заклёпки… Да тут и тело стало проявляться и окутываться одеждой: гимнастерка, кожанка, галифе, сапоги…

— А это что? Шашка, что ли? — спросил кто-то из подчинённых Молчуна.

— А ты думал что?! С чем к нам должен прийти боец Красной Армии, выдернутый прямиком из горнила Гражданской войны? — удар, которым сопроводил свой восторг Молчун, сломал бы спину любому «яйцеголовому», да и атлетически сложенный боец едва удержался на ногах.

— Командир, я-то при чем? — воскликнул он. — Разве я возражаю против его шашки?!

— Ты и не можешь возражать против истории, Рэмбо! — сказал Молчун. — А история такова, что к нам прямым ходом из девятнадцатого года идёт с маузером и шашкой сам Иван Мокич Семенов! И все благодаря этим гениальным ребятам, которых мы иногда глупо и несправедливо называем «яйцеголовыми»!

Он размахнулся, но, опомнившись, сдержал руку и почти нежно погладил Ивлиева по спине.

Процесс формирования черт завершился. Под дымчатым стеклом витализатора лежал красный командир Семенов, в кожаной куртке, с маузером на правом боку и шашкой — на левом. Лицо его было бледным и смертельно усталым.

— Ну, давайте оживлять! — скомандовал Молчун, и Мамыкин повернул рубильник.

* * *

Где-то настойчиво трезвонил телефонный аппарат. Звонок умолкал, слышался чей-то голос, отвечавший в трубку что-то односложное, щёлкал рычаг, наступала тишина, чтобы через какое-то время снова оборваться надоедливым механическим трезвоном.

Комэск открыл глаза, перевёл взгляд с серого закопчённого потолка на соседнюю койку, где, штопая дыру на штанине галифе, сидел в будёновке и одном исподнем красноармеец — и, тяжело вздохнув, отвернулся к стене. Страшно гудела голова, тяжесть во всём теле была такая, что, казалось, кроватная сетка вот-вот прорвётся под его тяжестью, и он провалится на пол. Он почему-то был в одежде и при оружии, только ноги босые.

— Доктор, а доктор! — раздался голос бойца с соседней койки. — Кажись, краском ваш очнулся.

«Из-под Пскова, что ли?», — подумал Семенов, услышав характерный переливчатый выговор: псковских в эскадроне было предостаточно.

— Чего орёшь, пехота? — долетело из дальнего конца комнаты. — Не в поле поди.