Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров

— Завел музыку! — поморщился Соколов. — Тебя, ротный, послушать, так лучше дома у жены под юбкой сидеть. В войне без смертельных опасностей не бывает.

Шлапак сказал:

— Не думаю, чтобы охрана штаба была большой! Немцам в голову не придет, что русские настолько обнаглели, что могут преодолеть все кордоны.

— Пусть станется по-вашему, — вздохнул ротный. — Но потерять таких богатырей мне будет больно. Поужинайте да за дело!

* * *

Соколов нашел большой гвоздь. К всеобщему восхищению, с размаху вогнал его в стену и повесил на него шинель. На себя он натянул брезентовую робу с капюшоном, в которой рыбаки ходят на промысел и которая графу была до колен и не сходилась в груди. Оглянулся:

— Где бутылка?

— Вот она! — Шлапак протянул посудину темного стекла с надписью «Трехгорное пиво» и заткнутую пробкой. Это была зажигательная смесь.

Соколов сунул бутылку в большой нашитый карман.

Шлапак уже нарядился в немецкую шинель. Теперь он набивал карманы веретьем и паклей.

— Серега, спички не забыл?

— Никак нет, провощенные, тут они! — Шлапак хлопнул по нагрудному карману.

— С Богом!

Разведчики перекрестились на икону Смоленской Божией Матери и, напутствуемые товарищами, вышли на улицу. Провожать их отправились ротный и двое разведчиков.

Над головой стояла синяя чернота ночи. Возле полной луны, заливавшей землю ясным спокойным светом, тихо плыли легкие прозрачные облака. Стрельбы не было. Казалось, все застыло в сладостной дремоте, лишь сосны покачивались над обрывом да неумолчно ворчала и плескалась по большим камням горная речушка. С вражеской стороны даже перестали пускать осветительные ракеты — и так все видно как на ладони.

Ротный негромко вздохнул:

— Хуже ночки не придумать: и тихо, и светло.

Шлапак прошептал:

— Погано, да дело делать надо.

Соколов, умевший и в дурном находить хорошие стороны, оптимистично возразил:

— Самая замечательная ночь: враги и не представляют, что в такую светлынь к ним гости нагрянут. Дозорные, небось, шнапс потягивают да о любовницах своих врут.

Ротный сделал предупреждающий жест.

— Тсс! Сейчас далеко слышно. — В последний раз напомнил: — Главное, чтобы вас не вынесло на стремнину. Вынесет — немцы заметят и расстреляют. Зато в тени высокого берега вам легче остаться незамеченными.

Шлапак, горячая натура которого жаждала опасного дела, торопливо согласился:

— Знаю, знаю! Нам следует причалить к подмытому берегу, где густой ивняк. Там что-то вроде небольшой пещеры — прекрасное укрытие. В нем оставим лодку, а сами выкарабкаемся на берег. Что об одном и том же рассусоливать?

* * *

Прошли по косогору саженей сто. Здесь речка круто изгибалась и была наиболее узка. Ротный только указал в густых зарослях ольхи приготовленную плоскодонку. Соколов и Шлапак перешагнули в нее с берега, и плоскодонка зыбко закачалась, едва бортами не хватая воду. Мелькая в лунном свете голыми задницами (сапоги и все остальное предусмотрительно сняли), разведчики-помощники вошли по пояс в воду. Они с силой вытолкнули плоскодонку на глубокую воду.

За веслами сидел Соколов. Речушка беспрерывно шумела, и это заглушало плеск воды от весел. Атлет греб ритмично и сильно, и поначалу все шло успешно. Но затем стало заметно, что лодку неудержимо сносит мимо намеченного места на открытую, ярко освещенную луной воду.

Ротный, прислонившись спиной к могучему дубу, до крови закусил палец, простонал:

— Ну что они мешкают? Еще, еще чуть-чуть…

Соколов и сам понимал опасность положения. Он прилагал невероятные усилия, весла прогибались, спина вспотела. Наконец лодка, преодолев стремнину, стала приближаться к спасительному берегу.

Как раз в тот момент, когда, казалось, можно торжествовать успех, весло не выдержало, переломилось. Лодка, словно птица, вырвавшаяся из клетки, понеслась вниз по течению, с каждым мгновением удаляясь от близкого берега.

И тогда Соколов сдернул с себя робу. Держась за борт лодки, спрыгнул в воду. К своей радости, под ногами он ощутил каменистое дно. Неимоверно напрягаясь, стал шаг за шагом отвоевывать расстояние у берега.

Шлапак смекнул, выдернул весло из уключины и начал подгребать, несколько облегчая труд Соколова. Дело пошло веселее. Дно повысилось, и вода атлету вначале была по грудь, а потом и вовсе по пояс. Соколов втащил лодку в укрытие под размытый берег, привязал к торчавшему из воды какому-то куску железа.

Ротный, наблюдавший сцену с другого берега, облегченно вытер ладонью лоб, перекрестился:

— Уф, слава Тебе…

Разведчики выбрались на берег. Соколов разделся догола, выжал намокшую одежду, снова надел ее, а сверху набросил брезентовую робу с капюшоном.

Шлапак шепотом спросил:

— Холодно?

Соколов обнадежил:

— Скоро будет жарко!

Вокруг царила тишина, пахло рекой и далекими дымами. Где-то хрипло заливалась собака, кто-то громко разговаривал, кто-то под пиликанье губной гармошки тоскливым голосом выводил немецкую песенку «Мой милый Августин». Шлапак шепнул:

— Вон Лысая гора, где штаб…

Часто останавливаясь и чутко прислушиваясь, они отправились по узкой лесной тропинке, которая тащилась вверх. Здесь, на вражеском берегу, больше, чем на нашей стороне, земля была изрыта снарядными воронками, поваленными деревьями.

Так они двигались затылок в затылок довольно долго. Два-три раза останавливались и прятались за деревья, когда на дороге раздавалась немецкая речь. К счастью, враги поодиночке не ходили, и громкие разговоры и смех загодя выдавали их присутствие. Немцы вновь стали запускать ракеты, на несколько мгновений освещая реку и свой берег. В этих случаях разведчики пластались на землю и оставались недвижимыми.

Так они прошли почти километр. Начался подъем на Лысую гору.

Вдруг Шлапак, шедший впереди, поднял руку, замер. Он поманил Соколова, шепнул:

— Караульные! — и потянул от тропинки.

Они спрятались за толстым деревом.

Вскоре послышалась немецкая речь. Вверх с громким шипением взлетела осветительная ракета, на мгновение замерла в высокой точке, залив пространство мертвенным светом, и рассыпалась огненной пылью.

На тропинке показались трое в шинелях и с ружьями. Они спускались с горы и весело о чем-то болтали. Соколов прислушался. Немец рассказывал о военных подвигах:

— Вижу, он в угол окопа забился, руки поднял, чего-то по-русски лепечет: сдается, значит…

— И ты чего?