По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Мы остановились на морене, находившейся высоко на ледяном покрове. Пройдя через несколько ручейков и добрую милю талого снега, покрывавшего нижнюю часть обращенного к земле ледяного склона, мы взобрались на беспорядочно разбросанные скалы морены и втащили туда, на высоту 4000 футов над морем, свои сани. Захватив жестянку с пеммиканом и переменив лыжи, я оставил Аструпа стеречь собак, а сам поспешил к земле, чтобы взобраться на вершину в пяти милях от края льда, с которой, по-видимому, открывался вид на этот разрыв в береговой полосе. Пройдя больше мили по талому снегу и спустившись на 200 футов ниже по крутому, почти в 45° уклону, я ступил на острые камни, которыми был усеян этот обращенный ко льду край скалистой земли.

Лучи жаркого июльского солнца заставляли меня обливаться потом. Передо мной волновался и трепетал в желтом свете теплый красно-коричневый ландшафт, сзади же возвышался ослепительно белый ледяной склон. Под моими ногами шуршали сухие серые камни, абсолютно голые, на которых не было даже лишайника, словно это были кости какого-то мертвого мира.

Однако мне казалось, что при такой жаре и богатстве красок здесь должна быть жизнь; и действительно, не прошел я и ста шагов от края льда, как из-за скалы вылетел прекрасный маленький черно-белый певец, присел почти над моей головой и затем перепорхнул на несколько футов дальше, чтобы допеть там свою веселую песню.

Множество пуночек порхали вокруг меня, и едва я прошел одну милю, как мое сердце забилось быстрее при виде следов мускусных быков. По мере того, как я отходил от края льда, на подветренной стороне гигантских морен начали появляться цветы, пурпурные, белые, желтые, и среди них был мой вездесущий желтый друг – полярный мак.

Пытаясь отыскать по дороге к горе мускусных быков, я был поражен, подобно Крузо, когда он увидел на песке следы. На небольшом ровном пространстве, закрытом со всех сторон, на ярко-зеленой траве лежал большой угловатый валун и несколько камней поменьше. На всех обитаемых берегах Гренландии в покрытых травой местах обычно стоит иглу, и поэтому я, в предчувствии чего-то интересного, поспешил к этому месту.

Когда же я подошел поближе, то увидел, что здесь оказалось место сбора мускусных быков. Клочья шерсти были видны повсюду – на скалах и на земле, здесь же лежал старый череп; очевидно, что животных привлекала сюда роскошная трава.

Начиная с этого места, следы мускусных быков встречались нам так же часто, как овечьи на пастбищах Новой Англии. Зная предусмотрительность этих животных в выборе удобного пути, я воспользовался протоптанными ими тропинками. Но моя гора, казалось, отступала, по мере того как я продвигался вперед. Было около 8 часов, когда я достиг ее вершины и обнаружил, что между мной и береговой линией находились еще две-три горы.

Пять миль, которые, как мне казалось, нужно было пройти, на самом деле оказались двенадцатью. Впрочем, многие, менее опытные в измерении расстояния на глаз люди, ошиблись бы еще больше.

У меня появился сильный соблазн пойти еще дальше, однако состояние моей обуви было удручающим. Подошвы унт были совершенно изорваны, и я уже пару раз порезал ногу об камни. Более того, я сомневался, что смогу починить свою обувь, чтобы вернуться назад без серьезных потерь. Так или иначе, с помощью пары тюленьих перчаток и чулка я заплатал унты и, отдохнув примерно час, вернулся в лагерь на морене.

Я был еще далеко от края льда, когда мне пришлось защитить ноги теми частями одежды, без которых мог обойтись. С чувством человека, внезапно освободившегося от мучительной зубной боли, я вышел на внутренний лед и надел лыжи.

Приближаясь к морене, я увидел Аструпа, сидевшего на ее вершине и с беспокойством высматривавшего меня; его волнение было вполне объяснимым – я отсутствовал 15 часов вместо четырех– пяти, как предполагал, отправляясь в путь.

Чай, пеммикан и бисквиты были уже приготовлены для меня. Когда я утолил голод и вытянулся на скалах, чтобы заснуть, мне казалось, что я никогда раньше не уставал до такой степени. Я проходил 23 часа и весьма заметно прочувствовал разницу между холодной и сухой атмосферой внутреннего льда и влажным, почти жарким воздухом земли. Так как моя разведка не удалась, то возникала необходимость ее повторить, но теперь уже с Аструпом, взяв собак и провизии на три-четыре дня, и найти место, вид с которого позволил бы нам определить наши дальнейшие планы.

После нескольких часов сна, мы приготовили поклажу и отправились в путь – я во главе, Аструп с собаками сзади, – чтобы вырвать у этой искушающей меня земли ее тайну.

3 июля 1892 г. Светлый прекрасный день. Хотя я не увидел накануне моря, и тайна лежащей перед нами темно-красной земли оставалась еще неразведанной, однако у меня было предчувствие, что следующие сутки, в крайнем случае, два дня, все прояснят и мы будем стоять на берегу Северного Ледовитого океана и любоваться с какого-нибудь удобного места на северо-восточном берегу Гренландии широкой далью моря. Впрочем, я мог ошибиться, и берег окажется намного дальше к северу, слишком далеко, чтобы мы, нагруженные провизией и снаряжением, могли достичь его.

Я слишком волновался, чтобы сполна наслаждаться сверканием утра. Если, как я уже несколько дней подозревал, этот пролив действительно простирается от моря Линкольна к океану на северо-восточном берегу Гренландии, то неужели мне не удастся теперь раскрыть его тайны и принести на родину весть, что северная граница этой страны, наконец, найдена? Было понятно, что недостаток провизии не позволит нам надолго остаться в этой местности. Ведь даже если бы на наших санях было полтонны припасов, мы все равно смогли бы перенести на своих плечах по покрытой валунами равнине только мизерную часть пайков, которых бы хватило всего лишь на несколько дней.

Солнце ярко сверкало на фоне ослепительной белизны ледяного покрова позади нас. Его живительные лучи освещали вершины холмов и проникали в глубочайшие долины раскинувшейся перед нами земли. Был прекрасный день, напоминающий апрельские дни стран, лежащих далеко к югу. Я знал, что внизу будет очень тепло. Бесчисленные пятна снега добавляли пестроты ландшафту к северу от нас, но они не покрывали и сотой части огромной площади, лежащей перед нами.

Наши собаки обезумели от радости и очень громогласно выражали свое волнение. Они видели перед собой землю и стремились как можно быстрее на нее попасть. Конечно, мы не могли оставить их одних, и они будут сопровождать нас. Мы слегка покормили их, и в 7 часов утра тронулись в путь. Если собакам даны подобные ощущения, они, как мне кажется, должны были осознать внезапное изменение условий. Теперь мы были вьючными животными, а они – сравнительно свободными. Наше снаряжение и съестные припасы на четыре дня, инструменты, ружье, камера и очень небольшое количество других вещей, специально взятых, чтобы наш обед 4 июля хотя бы в чем-то отличался от обычной трапезы, составили груз весом около 40 фунтов на каждого.