Конклав - Роберто Пацци

Да, погода в течение ночи несколько улучшилась. О новых разрушениях в Риме больше не передавали. Наконец, хоть что-то положительное после беспорядочного множества новостей, одна хуже другой. Несколько кардиналов курии в обычное время жили в Риме, и невозможность прибежать в места, где буря больше всего свирепствовала и многое разрушила, именно в тех кварталах, где проживали они сами или их родные, добавляла к тяжести этого тюремного заключения и другие тревоги.

Прошли почти четыре долгих месяца. Наступал день Рождества. Рим и христианский мир были в полной уверенности, что этот день католические сироты отпразднуют избранием высшего пастыря. Но общий мир кажется не особенно тревожился этим обстоятельством; трюк той дурной передачи был понят, как фальшивая тревога, как способ оттягивания внимания от Сикстинской капеллы, как будто в этой задержке был заинтересован злой дух, не желающий выборов нового понтифика.

Подойдя к мраморным вратам, которые делили на две части Сикстинскую капеллу, многие кардиналы останавливали Мальвецци. Кто говорил ему комплименты за отличный внешний вид, кто подшучивал над его мнимой болезнью. Кто спрашивал в упор – нужно ли голосовать за него. Кто, из наиболее подозрительных, спрашивал – не придумал ли он еще какой каверзы, или не имел ли какого нового предложения. Кто с таинственным видом просил его поговорить с ним вечером, один на один, в его апартаментах. В результате, загадочная улыбка Этторе Мальвецци и его доброжелательные ответы дезориентировали собеседников.

Он уже несколько дней не видел их. Их утомленный вид, взволнованность и необычная простота, не вызывали у него надежду на то, что его имя, после столь долгого его отсутствия, вновь будет включено в список кандидатов; он жалел их. Многие из них с большим трудом выдерживали это длительное заточение.

Друг его, Селим, маронитский архиепископ, без помощи двух прелатов не мог передвигаться и едва держался на ногах. Юссеф, палестинский епископ, похудел на несколько килограммов и казался собственной тенью. Рабуити, дородный кардинал из Палермо, мучился приступами астмы, вынуждавшими его носить с собой кислородный аппарат. Архиепископ из Найроби, бледный, едва слышным голосом попросил разрешения проголосовать сейчас же, чтобы можно было поскорее уйти – так он был слаб здоровьем; только что он перенес приступ сердечнососудистой недостаточности. Архиепископ из Львова, первый из длинного списка желающих сделать сегодня заявление, сидел на инвалидном кресле, толкаемом его секретарем, чтобы попасть в Сикстинскую капеллу.

И действительно, напряжение каждого из них достигло своего максимума, они все уже были за пределами всякого терпения. Мальвецци посмотрел в угол, там уже сидели «счетчики» и те двое, епископы из Нью-Йорка и из Филадельфии, которые пытались бежать. Они тоже были похожи на собственные тени. Кто мог бы поверить теперь, что они были в состоянии всего несколько недель назад бросать в пустоту импровизированные канаты, чтобы оставить конклав? И только с единственной мыслью – постараться уйти от этого безумия, вернуться домой, завершив тем свое затворничество.

Толпа кардиналов все еще загораживала вход в Сикстинскую капеллу. Процедура, предваряющая перекличку, была достаточно долгой. Повсюду, от одного входа к другому, сновали врачи. Это зрелище престарелых кардиналов приводило в уныние; это собрание великих выборщиков наместника Христа похоже было на грустное поле поражения!..

Христос прожил всего тридцать три года и последние три года провел в странствиях; прославленное Его тело вознеслось в небеса и воскресло в так называемом возрасте надежд у Его детей… Мальвецци посмотрел вверх, поверх красных ермолок на седых головах, где Христос-Судия изображен во всем великолепии бессмертной молодости…

Вот оно, вот этот, только им замеченный момент. Они там, наверху, эти два близнеца-пресвитера! Выполняют свои скромные функции капелланов, возможно кто-то из них впоследствии мог бы стать кардиналом…

Они держат высоко поднятыми длинные шесты, чтобы зажечь шесть огромных свечей на алтаре, единственные неэлектрические свечи, стоят за креслом камерленга, отделенного от растерянного корпуса Святой Коллегии, за теми головами, что пошатываются от старости. Сверкающие белизной волосы, головы подняты, чтобы не ошибиться в жестах подрагивающих шестов, шеи вытянуты в направлении шести серебряных канделябров, что выдвинуты вверх, к Христу-Судие и к Его Светлейшей Матери. Посмотрел еще раз на Христа, опустил снова взгляд на близнецов. Снова поднял глаза и опустил… Запомнил, смотри – память не подвела: они похожи, и это производит неизгладимое впечатление… Они – великолепная копия Лика Спасителя, сотворенного Микеланджело, но никто этого почему-то не замечает. Невидимые, как два ангела, возможно, они невыносимы для глаз усталых стариков. Как это возможно, что только он это видит?

– На что ты так пристально смотришь, Этторе? – произнес голос с сильным иностранным акцентом.

Он повернулся, опустил сконфуженно глаза. Узнал эстонского кардинала Матиса Пайде. Молча показал ему пальцем на двух близнецов, которые были наготове, чтобы не ошибиться и зажечь свечи сразу и в нужный момент. Затем, дотронувшись до плеча эстонца, пригласил его поднять глаза вверх, в центр фрески Микеланджело.

– Куда смотреть? На святого Варфоломея?

– Нет, не в самый центр, немного выше, выше, на Христа-Судию…

И кардинал с Севера уставился своими голубыми глазами на Христа. Потом опустил глаза на двух молодых священников, потом вверх, вниз-вверх, вниз-вверх и обратно… поразился. Он не мог отвести глаз, потом забормотал:

– Невероятно, невероятно!

Однако, по приглашению кардиналов-»счетчиков» пора было следовать, вместе с Мальвецци, к своим местам.

Должен был же войти камерленг Святой Римской Церкви, опережая хор, созданный из пожилых певцов.

– Обещай помочь ему и помоги мне в том, что я собираюсь предложить, – сказал шепотом Мальвецци, обращаясь к Пайде, который все еще не мог слова произнести – близнецы были невероятно похожи на Христа.

– Но… куда они ушли? Их больше нет…

– Они должны вернуться после extra omnes… Будь спокоен, нам это не приснилось: они будут в ризнице.

Не знаю, правильно ли я понял то, что ты хотел сказать, но за тобой последую до конца, – пожимая ему крепко руку, ответил Пайде, все еще ощущая большое смущение.

Послышалось Veni Creator Spiritus. Старческие и глубокие голоса пели этот гимн тяжело, но торжественней, чем в первые заседания конклава. И все-таки, нужно отдать должное молодому хору. Тогда появлялось ощущение рая и ангельской легкости, теперь же – тень трагической мольбы к Тому, кто не удостоил явиться.

С некоторым опозданием запыхавшийся камерленг начал свое вступление, извиняясь за потерю времени. Предложил дать слово тем, кто хочет выступить, затем перейти к голосованию.

На всю жизнь присутствующие кардиналы запомнили это выступление, не забудут его до самой своей смерти. Запомнили того, кто встал и начал говорить, сначала часто прерывающимся от эмоций голосом, потом все более уверенным; запомнили архиепископа из Турина, кардинала Этторе Мальвецци.