Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина - Андрей Мягков

Лерик отлипла от зеркала, приблизила к нему свое недавно еще красивое лицо и только тут он понял, что с ударом явно перестарался.

… Мерина разбудила настойчивая телефонная трель. Он не сразу разомкнул веки: около пяти без самой малости, прямоугольник окна, как квадрат у Малевича. Ничего себе.

— Да.

— Простите, пожалуйста, мне Всеволода Игоревича Мерина. — Женский, невыспавшийся, взволнованный голос.

— Да, я слушаю.

— Всеволод Игоревич?

— Да-да.

— Вас беспокоит Валерия Модестовна.

Сон снесло, как крышу ураганом, но сознание запаздывало — для ориентировки были нужны свободные секунды: после их с Лериком встречи он голову мог дать на отсечение, что та не позвонит ни при каких обстоятельствах. Хорошо — не дал.

— Кто, вы говорите, меня беспокоит?

— Лерик.

Нет, в неотсеченную голову не приходило решительным образом никаких мыслей. Надо еще натягивать секунды.

— Какой Лерик?

Ему показалось, что трубка обиделась.

— Ну Лерик, Лерик Твеленева, вы приходили ко мне, помните? Оставили визитку, если вдруг что. Не помните?

Мерин ухватился за понравившееся выражение — оно наконец помогло осознать, что звонок Лерика без пяти пять утра связан именно с этим «если вдруг что».

— А-а-а, ну конечно же помню, простите, Валерия Модестовна. Что-нибудь случилось?

— Случилось. Но это не по телефону. Меня обокрали и украли.

Даже полностью отрешившись ото сна и придя в сознание, Мерин не сразу нашелся:

— Вы откуда говорите, Валерия Модес…

— Из леса, — последовал короткий ответ.

«… из леса, вестимо, — так и подмывало продолжить Мерина, — „Отец — слышишь — рубит, а я отвожу“».

Он спросил:

— Там поблизости нигде не раздается топор дровосека?

После короткой паузы в трубке прозвучало: «По-моему, нет» и он подумал, что с Лериком действительно произошло что-то серьезное.

— Я так понимаю — нам надо встретиться, правильно? — Да.

— Когда бы вы смогли подъехать на Петровку, я оставлю вам на проходной пропуск?

— Не знаю.

— То есть как? Почему не знаете? Вы сейчас где находитесь?

— Я не знаю. В лесу. Тут темно кругом. Меня только что вы-броси-и-и-ли, и я вам звоню-ю-ю.

Женщина начала захлебываться словами, и Мерин понял, что дальнейший разговор бесполезен.

— Значит так, слушайте меня внимательно. Во-первых, успокойтесь, дайте мне ваш мобильный телефон.

Она продиктовала семь цифр.

— Я буду постоянно держать с вами связь, и вы звоните при первой необходимости. Постарайтесь выйти на шоссе. Вас везли на машине?

— Да.

— На легковой?

— Да.

— Марку, номер не запомнили?

— Нет.

— Ну неважно. Вас как — выбросили и уехали? Или несли на руках и потом бросили?

— Нет.

— Что «нет»?

— Не на руках.

— Очень хорошо: значит, шоссе поблизости. Скоро начнет светать — постарайтесь выйти на шоссе, но если его поблизости не окажется — не уходите далеко в лес, дождитесь рассвета. На шоссе постарайтесь поймать машину. У вас при себе деньги есть?

— Нет.

— Неважно, я буду вас ждать на Петровке, расплатимся как-нибудь. Вы все поняли?

— Да.

— Хорошо. Если самостоятельно выйти не удастся — утром будем связываться с поисковой службой, не волнуйтесь: как украли, так и вернут. И звоните мне регулярно. У вас мобильный заряжен?

— Да.

— Очень хорошо. Тогда отключайте связь, а я поехал на Петровку. До встречи.

Во время этого разговора у Всеволода Мерина несколько раз начинало сильно стучать в висках, он сделал для себя много «зарубок» и теперь по дороге в контору пытался в них разобраться.

… Она сидела напротив с распухшими от слез глазами, красным носом, «заячьей» верхней губой и выдающимся синяком под глазом. Если бы не лежащее на столе водительское удостоверение на имя Валерии Модестовны Твеленевой, Мерин ни за что бы не поверил, что перед ним та самая любвежаждущая «Лерик», с которой он недавно провел какое-то не лишенное пикантной познавательности время. Где кокетливые ужимки, завлекающие вздохи, где интимные намеки на безоговорочную готовность к любому безрассудству. В кабинете сидела далеко не первой молодости некрасивая женщина, запуганная, изможденная то ли каким-нибудь озверелым насильником, то ли жестокими обстоятельствами жизни как таковой. «Может, это и не она вовсе? — мелькнуло в голове следователя. — Откуда у избитой и брошенной в лесу женщины такие девственно непомятые водительские корочки?»

— Ну вот и слава богу: все хорошо, что хорошо кончается, правда? Может быть, сигарету?

— Спасибо.

— Я не понял: спасибо — да или спасибо — нет. — Мерин как можно обаятельней улыбнулся. (Бабушка Людмила Васильевна частенько говаривала внуку, что его улыбка — западня для любой женщины: «Ты весь в деда — тому стоило улыбнуться и ни одна не могла устоять на ногах», правда, до сравнительно недавнего времени взаимосвязь дедовой улыбки с женскими ногами для следователя отдела по особо важным делам оставалась загадкой.)

— Спасибо, не надо.

— Ну и ладно, а то я предложил, а потом думаю, как быть: все равно того сорта, что вы курите, у нас в конторе с огнем не сыщешь, а почему Антон не носит перстень, который вы ему подарили?

Труссовский прием под названием «логический скачок» (он украл его у чеховского Дорна), похоже, не сработал: женщина не растерялась, не запаниковала, не изменилась в лице, спросила только:

— Что вы, простите?

Не расслышать вопроса она не могла, Мерин задал его нарочито громко. Значит — что? Перед ним — изощренная, многоопытная преступница, виртуозно владеющая своими лицевыми мускулами? Мало похоже, хотя бывает всякое. Или действительно не дарила сыну никакого золотого перстня и в таком случае Трусс абсолютно прав: Антона Твеленева отпускать из-под стражи нельзя ни в коем случае.

— Я говорю — такой изящный подарок и не используется по назначению.

— Какой подарок? Что вы имеете в виду — какому «назначению»?

— Да перстень мужской с красным рубинчиком на безымянный палец — я прямо ахнул от красоты… Год назад на день рождения сыну…

— Никогда ничего подобного Антону не дарила, смею вас заверить. Или вы меня с кем-то путаете…

— Ну и забудем, коли так, наверное, я в самом деле что-то напутал, в последнее время это со мной случается, в школьные годы у меня дружок был по фамилии Рубинчик — вот и вспомнилось, а в лесу абсолютная темень была, когда вы мне звонили? Хоть глаз выколи?