Аскольдова могила - Михаил Загоскин

— Твой дедушка? Вот что! А я думал, что ты сам ее сложил.

— Куда мне! Будет с меня и того, что чужие песни пою. Только, воля твоя, боярин, я эту песню перед тобой никогда не певал.

— И, что ты, Торопушка! Да не сам ли ты сейчас сказывал Буслаевне…

— Ну да, боярин, чтоб как-нибудь от нее отвязаться: пристала как ножом к горлу: «Спой нам ту песенку, что хвалил его милость, господин Вышата; спой да спой!» А голос-то такой мудреный — с раскатами да с вычурами — а у меня сегодня в горле словно клин стоит — всю ночь не мог откашляться.

— Ну, брат Тороп, — прервал с насмешливою улыбкою Вышата, — умен ты! Что и говорить, за словом в карман не полезешь и поговорок много знаешь; а, знать, одну позабыл.

— Какую, боярин?

— А вот какую: «Как лисе ни хитровать, а западни не миновать». Ступай-ка, любезный, ступай, добро! — прибавил ключник, вталкивая Торопа в растворенные двери избы, к которой они подошли.

«Ох, плохо дело!» — подумал Тороп, входя в обширный покой, едва освещаемый двумя узкими окнами с толстыми железными решетками. Он поглядел вокруг себя: по стенам были развешаны такие украшения, что бедного Торопа морозом подрало по коже. В самой средине потолка ввинчено было кольцо, а в кольце продета веревка; человек пять служителей толпились в одном углу; впереди всех стоял урод Садко; он смотрит на Торопа и ухмыляется. «Ох, плохо дело!»

— Ну, мое дитятко милое, — сказал Вышата, садясь на скамью, — не все сказки рассказывать: поговорим-ка теперь дело. Мне надо кой о чем тебя расспросить; а ты смотри, любезный, не вертись, не бормочи, не отнекивайся; а отвечай правду, ладно, чинно и без запинки.

— Что прикажешь, боярин? — сказал Тороп. — Я рад на все отвечать.

— То-то же, голубчик! Скажешь правду, не узнаешь лиха; станешь запираться да как заяц по сугробу петли кидать, так и сам в петлю попадешься. Ну, говори же, да говори без утайки: где Всеслав?

— Не знаю, боярин!..

— Не знаешь?.. Эй, ребята, захлестните-ка петлю на веревке!.. Да надежна ли она?

— Небось, боярин, хоть кого сдержит! — пропищал безобразный Садко.

— Так ты подлинно не знаешь, — продолжал Вышата, — где теперь бывший великокняжеский отрок Всеслав?

— Знать не знаю, ведать не ведаю.

— И, полно прикидываться, голубчик! Давно ли ты пел, что он теперь

— Да ведь это песня, боярин…

— И хоть близко отсюда, — продолжал Вышата, не слушая Торопа, — а как будто бы живет за тридесять земель.

— За тридевять не за тридевять, боярин, а если он в самом деле бежал к печенегам…

— До печенегов далеко, Торопушка, можно и поближе спрятаться. Послушай, Голован, не губи сам себя! Ты парень умный — неужли-то в самом деле ты думаешь, что отделаешься от меня одними балясами? Добро бы еще ты был, как прежде, в услужении у верховного жреца Богомила, а теперь какая за тебя заступа? Ты, не сказав доброго слова дал от него тягу: так он же мне спасибо скажет, если я тебя хоть живого в гроб заколочу. Эх, Торопушка, не дури! Сам дал маху, так и пеняй на себя; а сказки-то мне не рассказывай. Ну, говори же, где Всеслав?

— Знать не знаю, ведать не ведаю.

— Не знаешь, так я тебе скажу: он теперь в лесу за Почайною, да только один; а леший-то в овчинной шапке теперь с нами. Ну, не так ли?

— Не знаю, боярин! Я и в толк не возьму, что изволишь говорить.

— Эге, брат! Так ты, видно, упрямого десятка? Да я и сам человек не больно сговорчивый. Эй, ребята, накиньте-ка ему петлю на шею!

— Постойте, братцы! — сказал Садко. — Не гневайся, боярин, а позволь мне слово вымолвить?

— Ну, говори!

— Вот изволишь видеть: или этот скоморох обманывает твою милость, или говорит правду. Если он точно знает, где Всеслав, да запирается, так повесить его мало; если же он доподлинно этого не ведает, так за что же мы его повесим? Хоть он и гудошник проклятый, а все ведь не собака.

— Так что ж, по-твоему, с ним делать?

— А вот что, боярин. Прикажи прежде сделать ему пристрастный допрос: батогами, плетьми, другим прочим, холодной водицы на темя полить, так, глядишь, он что-нибудь и сболтнет; а коли не скажет ничего, так за что ж нам губить его душу? Вели его свести на зады да зарыть живого в землю — пускай себе умирает своею смертью.

— А что ты думаешь, и впрямь! — сказал Вышата. — Да нет, мне некогда с ним долго-то возиться!.. Слушай, Голован, в последний раз — признавайся!.. Ну, что молчишь?.. Ведь я и без тебя знаю, где найти Всеслава, а хочу только чтоб ты мне всю правду сказал… Что ж, любезный, иль у тебя язык отнялся? Не говоришь?.. Ну, брат, пеняй сам на себя!.. Ребята, втяните-ка его кверху!.. Ну, что стали, проворней!

— Сейчас, боярин! — сказал Садко, накидывая петлю шею бедного Торопа. — Сейчас!.. А право, лучше бы по-моему…

— Постоите! — закричал Тороп в то время, как двое слуг начали уже тянуть за другой конец веревки.

— Ага, братец, заговорил! — сказал Вышата. — Ну что?

— Да что, боярин! Если вы не шутя хотите меня повесить, так делать нечего, пришлось говорить правду.

— То-то же, Торопушка, к чему упрямился?

— И то сказать, боярин, что, в самом деле, ведь не господин же он мой: за что мне за него умирать?

— Вестимо, Торопушка! Снимите с него петлю-то… Иль нет, постойте на часок. Коли ты знаешь, где спрятался Всеслав, так сделай милость, любезный, не откажись, доведи уж до него.

— Как, боярин, довести до него?

— Ну да! Говорят, что без проводника никак не дойдешь до Чертова Городища: так уж сослужи мне и эту службу, Торопушка.

— Да я, боярин, и сам дороги туда не знаю.

— Полно, голубчик, не упрямься! Коли тебя из чести просят…

— Право, не знаю.

— Экий ты какой! Ну, если не знаешь, так делать нечего. Эй, ребята, принимайтесь-ка за веревку!

— Знаю, знаю! — закричал Тороп.

— Вот так-то лучше! Ну, добро, снимите с него петлю. Послушай, Голован, завтра чем свет ты пойдешь с воинами на Почайну. Мне сказывали, что около Чертова Городища такая трясина, что как раз по уши втюришься. Смотри, Тороп: если кто-нибудь из них завязнет, так тебя пошлют его вытаскивать. Садко, запри покамест нашего гостя в пустой подвал, а чтоб ему не было скучно, дайте ему гудок: пусть он себе на просторе потешается. Э, чуть было не забыл! Ведь ты, Торопушка, любишь выпить, так поставьте ему добрую кружку воды, да смотрите — не колодезной: для милого дружка можно и речной не пожалеть.

— Ну-ка, господин скоморох, — сказал Садко, — милости просим за мною. Я отведу тебе знатный ночлег: и свежо, и прохладно; сядешь хорошо, ляжешь ладно: и солома есть и кирпичик под голову. Пойдем, добро!